— Через лупу смотрели?

— Какая там лупа! У них глаза почище рентгеновских лучей.

Он приостановился.

— А может, Леш, не заметили? Специальностью-то моей они поинтересовались. Токарь, говорю. «Ну и точи, говорят, снаряды. Будешь нужен — позовем».

— Конечно, не заметили! Подделочка у нас — будь здоров и не кашляй. Идеальная.

— Придется через военкомат действовать, — задумчиво ска­зал Мишка, — может, в военкомате не так строго. Только ты со мной не ходи. С тобой попасть впросак недолго.

Андрейке стукнуло шестнадцать. В этот день он перешагнул какую-то невидимую грань, отделяющую нас, подростков, от взрослых. Теперь он мог спокойно смотреть все фильмы, на которые мы, дети до шестнадцати лет, не допускались. Он мог отращивать усы, мог влюбляться и ходить с любой девушкой в кино даже на последние сеансы.

Мы с Воронком долго ломали головы: что бы ему подарить в такой необыкновенный день рождения? Подарок, разумеется, тоже должен быть необыкновенным. Мы купили Андрейке при­бор для бритья. Купили станочек для лезвий, кисточку и все необходимые чашечки и стаканчики. Мы достали на толкучке десяток заграничных лезвий. Горделивый матадор на обложке упирался одной рукой в бок, а в другой держал шпагу, готовясь пронзить разъяренного быка. Этим, видимо, подчеркивалось, что лезвия ничуть не тупее матадорской шпаги.

Но этого нам показалось мало. Мы переглянулись с Ворон­ком и прочли в глазах мысли друг друга. Сашка сказал:

— Что мы, одними сухарями не обойдемся, что ли?

— Действительно, — сказал я, — на день рождения все вре­мя было принято дарить шоколад. Никто же не виноват, что война поломала этот обычай. А мы вот подарим, несмотря на войну!

Мы достали плитку «Золотого ярлыка» и проверили, не по­ломалась ли она. Плитка была целехонькой. Словно только-только вручил мне ее Виктор...

Сашка перевязал наши подарки шелковой ленточкой, вы­прошенной у кого-то из девчонок. Получилось очень красиво. Мы накрыли подарки газетой и завалились на свои койки.

Андрейка вошел в комнату, на ходу вытирая лицо поло­тенцем. Наши безмятежные позы подействовали на него, как на быка красная тряпка матадора.

— Красавцы! — язвительно сказал Андрейка. — Нет, чтобы хоть в этот день самим позаботиться о чае!

— Именинник не должен ругаться, — рассудительно сказал Воронок, — именинник должен беречь свою нервную систему...

Андрейка огрел его полотенцем. Воронок и не пошевель­нулся.

— Чай под газетой, Андрюша, — сладким голосом сказал я.

— То-то же, — сразу размякнув, проговорил Андрейка. Мы с Воронком одновременно повернули шеи на девяносто градусов. Андрейка не спеша расправил складки на брюках, заглянул в зеркальце, ожидая, наверное, хоть сегодня увидеть на своих щеках мужественную щетину.

— Симпатичный юноша, — девчачьим голосом пропищал Сашка, — разрешите с вами познакомиться?

Именинник запустил в него своей подушкой и подошел на­конец к столу. Он поднял газетный лист и ахнул. Мы соско­чили с коек и принялись исполнять какой-то дикий танец. Анд­рейка сграбастал нас своими сильными ручищами и завертел, как на карусели. Он отпустил нас лишь тогда, когда мы оба взмолились о пощаде.

Мы уселись втроем за праздничный стол и налили в круж­ки кипятку без заварки.

— Сегодня пойдем к тетке, — благодушно сказал Андрей­ка, — надо забрать у нее мои метрики. Паспорт без них не вы­дадут. Так что заварочкой разживемся.

Он разделил шоколад на три части, и мы начади грызть его так, словно это была наша повседневная пища. Мы чувство­вали себя, как боги. Мы прихлебывали шоколад кипяточком и рассуждали о всякой всячине.

— Знаешь, Зойка Голубева на тебя заглядывается, — как взрослый взрослому, сообщил я Андрейке.

— Шутишь? — вспыхнув, спросил Андрейка.

— Совершенно серьезно, — сказал я, — она с тебя глаз не сводит, когда ты проходишь мимо.

— Враки, — сказал Воронок и поперхнулся кипятком, — Зойка на него и не смотрит.

— Может, она на тебя смотрит? — полюбопытствовал я. Во­прос мой был для Сашки как укол шпаги.

— Ни на кого она не смотрит. Не такая это девушка, что­бы пялить глаза, как твоя Раечка Любимова, — уколом на укол ответил Воронок.

— Один — один, — подытожил Андрейка, — боевая ничья.