— Что-то случилось? — спросила она, сглотнув комок, подвисший в горле.

— Нет, — опять быстро ответил Ром. — Они ушли вовремя. Нам ведь тоже скоро, да, Роми? Роми уже разворачивалась к брату с явным намерением дать подзатыльник, но Ром отскочил за Лив и шепнул ей совсем тихо в ухо:

— Только она не выполнила главного. А всё потому, что Франса забрали лаборанты.

— Зачем? — шепнула в ответ Лив.

— На переработку, — успел ответить Ром и заорал. — Пусти, больше не буду!

Потому что Роми ухитрилась схватить его за ухо и вытащить из-за обескураженной Лив.

— Не болтай лишнего, идиот, — сказала она ему, и Ром согласно кивнул, потирая покрасневшее ухо.

— Так вы будете слушать? — грозно спросила Роми, и все согласно закивали.

Девочка, как профессиональная рассказчица, сделала глубокую, полную пока ещё непонятного значения паузу, и наконец, произнёсла

— Итак...

Все замедлили шаг, и мальчишки вместе с Лив тоже обратились в слух.

— Это было когда-то очень давно. Моя мама оставила эту историю мне, а ей оставила моя бабушка. Тогда автобусы с туристами только начинали появляться в наших местах, и их воспринимали, как нечто совершенно удивительное. Однажды автобус остановился там, где ему не следовало, туристы, пользуясь случаем, вышли, чтобы размять ноги. Они всегда зачем-то выходят «размять ноги». А когда вернулись на свои места, одного так и не досчитались. Долго искали по всей округе, но он словно сквозь землю провалился.

Лив оглядела пустынное, расчёрканое только линиями труб постапокалиптическое поле, и подумала, что этот человек мог, действительно, только провалиться сквозь землю. Куда он мог деться ещё? Некуда ему было деться тут, совершенно некуда. Роми тем временем, придав голосу ещё большей загадочности, продолжила:

— И вот прекратили поиски, и сезон туристов закончился, и все начали забывать о случившемся. И тогда вышел странный человек к чаше во время свершения обряда танцев на стекле. А так как сезон уже закончился, то никто не огородил чашу, и человек этот в оборванной одежде и изрядно похудевший вышел прямо к ней. На лице его лежала загробная печаль, а под глазами мертвенными кругами залегли коричневые тени.

— Ой, — вырвалось у Кузи, и он тут же зажал непослушный рот ладонью. Роми строго посмотрела на него, а Ром поймал за руку, и, несмотря на недовольное сопротивление, уже не отпускал.

— Повторяю: в коричневые тени провалились его глаза, — Роми явно намеревалась закрепить успех. — И только вышли дети обагрить танец кровью, протянул он к одной из девушек руки и крикнул: «Тина, любовь моя!», и бросился прямо в середину чаши всем телом, и сердце его пронзили осколки. И одна из танцующих бросилась к нему и плакала.

Роми сделала паузу и выразительно посмотрела на Кузю. Кузя закусил губу, но молчал.

— И стонала она, и заламывала руки, а потом упала рядом с ним, и сердце её тоже пронзили осколки. Где и когда они встретились, и почему это вообще стало возможным, никто не знает. Такое вот случилось страшное. С тех пор приходит к Чаше призрак отставшего туриста с осколком в сердце, ищет свою Тину среди живых.

— Почему? — не поняла Лив.

— Потому что не знает, что она умерла, — задумчиво ответил Ром. — Он же первый на осколки бросился.

Лив услышала тихий вздох, обернулась назад и увидела, что Кузя оседает на землю. Словно в слайд-шоу мальчик ватной куклой, подломив колени, медленно повалился на бетонное месиво, дёрнулся и замер. Казалось, что он уже не может быть бледнее, чем был всегда, но тут стал белым абсолютно. Девушке показалось, что это и есть его истинная сущность. Он — призрак.

Тут же одним длинным прыжком Ром оказался возле упавшего Кузи, приподнял лёгкое тело, положил его голову себе на колени и стал хлопать по щекам. Во взгляде и движениях Рома было столько нежности и тревоги, что Лив тут же поняла, почему он так протестовал против того, что Кузя хочет быть мальчиком. «Ведь Ром его... любит?», — подумала Лив.

— Какое ты бестолковое существо, — ласково забормотал Ром, когда Кузя наконец-то приоткрыл глаза. — Зачем же, зачем... Я же говорил, предупреждал. Не надо тебе, неправильно. Опасно. Очень.

Кузя, как только пришел в себя, слабо, но решительно отстранил друга, попытался встать сам. Сначала не получилось, он как-то неловко обвис на Роме, еле слышно шелестя:

— Не надо, все в порядке, я сам. Смогу, правда.

Он потихоньку выправился, отстранил поддерживающие руки и виновато посмотрел на Лив: