Преследователи Рома вернулись раздосадованные, и один из них, видимо водитель, он был поплотнее и погрузнее, закричал:

— Перерыв закончен. Все по местам.

Пассажиры, не обращая на него внимания, окружили второго — высокого, с длинными волосами, забранными в хвост. Все эти люди вдруг оказались Лив очень привычными. Её земляки были не такими полными жизни, как жители Ириды, и не такие обескровленные, как встреченные ей здесь обитатели царства коррозии. Она с удивлением обнаружила, что определяет «своих» по неуловимым признакам. Кто-то мог бы сказать, что это люди с земной аурой, но Лив такими определениями никогда не оперировала, и поэтому просто определила эту поначалу чужую ей толпу, как «своих».

— Не волнуйтесь, всё под контролем, — сказал громко хорошо поставленным голосом тот, что с хвостом. Очевидно, это был гид. — Вам выпала уникальная возможность увидеть одного из диких, выбравших самоопределение. Они, как правило, не показываются людям на глаза, но совершенно не опасны. Физически слабые, они никогда не нападают, очевидно, это был жест отчаяния. Пройдите в автобус, и я вам всё расскажу на следующей запланированной остановке. Так, как положено, по плану нашей экскурсии.

Лив влилась вместе с толпой в автобус, размышляя, почему ей покоробил тон, которым гид высказался о Роме.

«Это человек говорил о нём, словно о животном», — с каким-то инстинктивным, выворачивающим тошнотой ужасом подумала она. А потом ещё подумала, что гид вообще обо всех жителях этой местности говорит, как о животных. И о том, что давно уже не видела ни одной зверушки. Если не считать найтеу, которые казались ей вовсе и не настоящими животными.

Глава 4. Сквозь бутылочное стекло

Жёлтые стражи были единственным хансангом, посещавшим Тома в Цафе. Если раньше они заходили в посёлок банхалов только время от времени, то, чем дальше, тем чаще Теки появлялись здесь, обычно среди белого дня, когда Цафе, как правило, пустовало. Устраивались в углу за столом, от которого в окно просматривается улица, пили сладкую каву и вели долгие, неспешные беседы с Томом.

В один из таких дней, когда к отцу пришли гости, Сана с Леей играли в небольшом чуланчике у подножья лестницы, ведущей на второй, жилой этаж, и нечаянно уснули прямо среди хозяйственной утвари.

– Это странно и опасно, – Сана проснулась и от голоса Тома, и от того, что древко старой высокой метлы больно упёрлось в её бок. Девочка не видела людей, беседующие не заметили их с Леей, но всё сказанное она слышала отчётливо.

– Я не понимаю, но вижу, что-то тебя беспокоит, – это точно один из жёлтых, кажется, Джемин. Сана не очень различала их по голосам. Честно говоря, тогда она их и внешне ещё не очень различала.

Том помолчал немного, затем произнёс, словно через силу:

– Мне кажется, Сана умеет читать притчники.

Раздался грохот кружки, свалившейся на пол, следом шумно упала табуретка. Кто-то вскочил, не замечая, что опрокидывает всё вокруг.

– Если это так, то мы сможем…

Очевидно, Том одёрнул вскочившего за рукав, призывая сесть на место. Следом он, аккуратно подбирая слова, сказал:

– Не думаю. Даже если это и так – а мне только кажется – сейчас она всё равно ещё маленький ребёнок. Даже если (я подчеркиваю, ЕСЛИ) она что-то и умеет, кто может дать гарантию, что мы поймём ребёнка правильно? Это большая ответственность. Если исказить оставленное нам, это ещё хуже, чем, если вообще ничего не увидеть.

– Ты прав, – ответил второй Теки, не тот, который уронил кружку и табуретку. – В таком случае, если её умение подтвердится, нам остаётся только ждать, когда Сана вырастет. И сможет правильно передать сказанное притчниками.

Они замолчали ненадолго. Сана поняла, что говорили о ней, и в этом было нечто пугающее. Девочке очень хотелось разрыдаться в голос, чтобы отец тут же нашёл её и Лею, подхватил, обнял, укрыл большими руками от всего страшного и неведомого, но в то же время она понимала, что лучше всего сейчас сидеть тихо. Дышать было трудно, и сначала незамеченное древко метлы, свалившееся из-за вёдер, уже больно упиралось в бок малышки своим тупым концом. Но Сана, чувствуя, что решается что-то важное, не шевелилась.

– Сану нужно учить, – прозвучал голос нетерпеливого. – Ты сможешь сам?

– Я был когда-то рыцарем, – гордо сказал Том, но тут же поник, – но не уверен, что смогу правильно сделать это.

– Нам нужен мастер, – сказал второй. – Если то, о чём ты говоришь, Том, окажется правдой, другого выхода нет. Мы должны будем рассказать изобретателю. Никто из нас не сможет учить девочку правильно.

– Рыцари небрежно относятся к занятиям, – вздохнул другой жёлтый. – Их больше интересует спорт. Иногда рыцари жалеют об этом, только слишком поздно.

Сана услышала, как отец встал и прошёлся по залу. Звуки его шагов она могла отличить от всех прочих с закрытыми глазами.

– Нет, – сказал он. – Мы никому не скажем об этом. Дайте мне слово Теки, что никто никогда не узнает о том, что моя дочь видит. Тогда я не пожалею, что рассказал вам.

– Но Том! – они сказали это хором.

– Нет! – повторил отец. – Никто и никогда. Клянётесь?

Они, конечно, поклялись.

Этот разговор с высоты прожитых Саной восьми лет происходил очень давно – половину хансанга назад. Можно сказать, что это случилось в незапамятные уже времена, и помнила она этот случай словно во сне – смутно и обрывками, но всё же помнила. И с тех пор каждый раз ловила испуганный взгляд Тома, когда он замечал её интерес к притчникам . Поэтому и старалась смотреть «белые истории», когда её никто не видит.