Картинок было очень много. Настолько, что можно было разглядывать хоть сто раз по пять хансангов, а всё равно каждую не досмотришь до конца. Одну историю можно считывать хоть сутками подряд и каждый день, события в ней менялись, словно там, на притчниках все эти люди жили по-настоящему, только почему-то закованные в раму окна. Сана просто не могла запомнить, в какой точке находился прошлый сюжет, и она начинала смотреть каждый раз что-то другое. Люди, которые оживали на раме под её взглядом, были очень разными. Но среди них не было хансангов, и они, судя по всему совсем не страдали от этого. Крайне удивительно.

Как-то раз она видела огромный зал. В жизни Сана не встречала такой масштабной красоты. С потолка гроздьями свешивались подвески гигантских люстр, очень похожих на радужную башню, которую им с Леей однажды показали рыцари Теки. Подвески так же бликовали и светились, разбивая на множество искрящихся капель всё пространство зала. Под люстрами на бархатных креслах сидели люди и смотрели в одну точку. Это был светлый круг, в середине которого один человек бил кончиками пальцев по большому гладкому ящику. Над ящиком колом стояла открытая крышка, которая отражала своей глянцевой поверхностью и того, на кого все смотрели, и стекающие хрусталём в зал люстры и даже людей, которые сидели ближе всего к светлому кругу. Сана долго ждала, что же произойдёт в этом зале, потому что люди явно чего-то ждали (и некоторые со счастливыми улыбками на лицах), но так ничего и не дождалась. Человек в круге света всё бил и бил пальцами по ящику, а потом вдруг встал, наклонился, выпрямился и ушёл. Это была загадочная картинка.

А однажды это была история о том, как по улицам белокаменного, утопающего в серебристых цветах города, словно по морю, вдруг пошли волны. Земля смялась брошенной тряпкой, в складках этих то тут, то там появлялись зияющие трещины, как беззубые улыбки противного старика Джоба. Но эти трещины тут же исчезали, втягивая в себя оказавшихся поблизости людей. От кухонных очагов среди обломков занимались языки пламени – невыносимо ярким красным в этом кипенном царстве, – и с жадностью набрасывались на всё, что попадалось по пути. Под порывом ветра они тут же превращались в столбы огня. Уцелевшие люди бежали от разверзнутой пасти земли по перекошенным улицам, и неба не было видно от вздымающейся пыли и обломков разваливающихся зданий. Бежали к морю, к новому причалу, который казался мощным. Но с очередным подземным ударом постамент причала резко осел и вместе с обезумевшими от ужаса людьми бесследно исчез в громадной водной воронке, которую втянуло в себя море. Обломки снесённых мостов, снасти разбитых кораблей, разрушенные здания — всё это переплелось в один огромный клубок. Тут же целая часть города, постепенно оседая, с грохотом погрузилась в море. Целиком и величественно здания опускались на дно.

Затаив дыхание и сжав до боли кулаки, Сана переживала эту историю. И смотреть, казалось, нет сил, и взгляд оторвать – никакой возможности. Когда немного развеялась пыль, она увидела, как в мёртвом, разрушенном городе прямо посередине бывшей центральной улицы ползёт в разные стороны земля. Белоснежное пространство заливалось бурым, грязным – два пласта силой, идущей откуда-то из самого нутра земли, разрывали монолитную твердь. А между ними, разъезжающимися в разные стороны, выталкивалась наружу тонкая плёнка, пузырясь прозрачным куполом. Она затягивала растущий проём серебристым мерцанием. Как новая розовая кожица в том месте, где обдерёшь коленку. Плёнка пульсировала сначала нежно и трепетно, выбрасывая в оседающую пыль разноцветные искры, затем всё грубее и грубее, словно обветривалась, закалялась на ветру. Пласты разъехались уже столь далеко за пределы картинки, что Сана перестала видеть их края. А затвердевшая плёнка уже мало чем отличалась от исконной тверди земли. Серой, бурой. Такой, как Сана привыкла видеть в посёлке банхалов.

Тогда она была готова смотреть хоть до самой ночи, но Том привёл её за ухо домой. Он не понял, чем именно занималась девочка, просто Сана задержалась на улице так долго, что спустились сумерки. И неожиданно стало очень поздно. Потом эта картинка с взбунтовавшейся землёй ей не попадалась. Как больше не видела Сана и ту девочку, что пряталась за шкафом.

Бутылочный осколок нацелился на раму. По загнутым краям стёклышка расплывались не попавшие в центр события картинки. В середине этого самодельного калейдоскопа проявлялось главное. Медленно обозначались контуры белокаменных, строгой шпилистой архитектуры зданий, прорисовывались прямые линии улиц, чья-то невидимая рука щедро набрасывала в картину охапки огромных цветов, заполняющих белыми сочными шарами-гроздьями дворы и переулки. Сану словно втянуло в этот красивый чистый город, который на её глазах когда-то пропал в громадной трещине посреди земли. Она ощутила на плечах лямки просторного сарафана, а в ладони – тепло чьей-то руки. Девочка подняла глаза и увидела уже знакомую красивую женщину с высокой причёской. Дама улыбнулась, а потом заговорщицки подмигнула. У них имеется общая и очень приятная тайна, почувствовала Сана, и во рту стало сладко и прохладно. Девочка поняла, что они идут есть что-то вкусное, оно холодное и сладкое. Лёд. Замороженный лёд, вот что это такое! Вместе с этой простой радостью пришло понимание, что Сана снова видит эту девочку, которая пряталась за шкафом. Всё складывалось невероятно чудесно. И этот уютный город, наполненный цветами и солнцем, и нежность, которой обволакивала её красивая женщина, и непостижимое, превосходное что-то (ах, да, это называется лёд!), которое обещалось в ближайшем будущем.

– Бранка, – вдруг услышала Сана, и даже не удивилась, хотя ни разу ожившие картинки не разговаривали с ней.

– О чём ты задумалась, Бранка? – повторила красивая женщина, чуть наклоняясь к девочке. Сана замешкалась, потому что не знала, что ответить. Она уставилась на свои ноги сначала от смущения, а затем залюбовалась: обнаружила, что обута в красивые белые туфли с большими блестящими пряжками. Такими же белоснежными были носочки. А Сана никогда не видела столько ослепительно белого цвета сразу.

– Ты устала? – тревожно спросила ласковая дама, заметив, как Сана-Бранка-из-шкафа разглядывает туфли.

Девочка быстро покачала головой. Вот ещё! С чего бы она устала, спрашивается?

– Может, не пойдем в Сейдо? Мне не нравится, как ты выглядишь, – продолжала дама. – Можем сходить к источникам завтра. Сейдо не обидится, если в его рощу придём завтра.

Сана-Бранка-из-шкафа посмотрела на неё вопросительно, но опять промолчала. Дама поняла её взгляд по-своему:

– Наверное, дети говорят между собой, что источники пересыхают? Я не знаю, кто запустил такой страшный слух, но, поверь, девочка моя, Сейдо не позволит этому случиться. Это просто ничего не значащая болтовня глупых сплетников. Хорошо…

Дама потянула Сану за руку. Нежно, но настойчиво:

– Пойдём. Мы сами посмотрим, теперь уже обязательно.

Она грациозно, но решительно направилась дальше по дорожке, вымощенной мелкими, ослепительно белыми камушками. Сана-Бранка-из-шкафа с трудом поспевала за ней по аллее, густо осаженной с двух сторон крупными деревьями с мощными стволами, мерцающими плотной светлой корой. Широкая дорожка сохранялась в приятной тени, благодаря тому, что где-то высоко-высоко вверху гибкие ветви деревьев, серебристо-опушённые на концах, переплетались между собой замысловатым живым потолком. Шелковисто-беловатые большие листья спасали от жарких лучей солнца.