– Я… я видела своего отца, так четко видела, как тебя сейчас, - заметив мой непонимающий взгляд, она объяснила: - Тогда, в озере… - А потом, помолчав с минуту, продолжила: - Он хотел забрать меня к себе, мы бы снова были вместе. Ты не должен был прыгать за мной…

Что? Что за глупости она говорит? Разве я дал бы ей умереть?! Да я бы свою жизнь отдал, лишь бы она жила! Отдал бы все годы, предназначенные мне судьбой, ей!

– Почему? Чтобы допустить, чтобы ты умерла? Этого никогда не будет, Кристин! – Меня даже пробрала дрожь от самой мысли о том, что я могу ее потерять. Пытаясь успокоиться, я глубоко вздохнул. Нам не нужно сейчас спорить. Только не теперь, когда мы совсем одни. Да, мы одни, и нам никто не сможет помочь, кроме нас самих. Мои размышления прервал голос Кристин:

– Почему ты не ешь, Эрик? Тебе нужно есть, чтобы набраться сил.

– Эрик не может есть, пока Кристин здесь, - я опустил голову, а затем поднял и пристально взглянул на девушку. – Почему она всё еще здесь? Эрику надо поесть… И Кристин знает об этом.

Она прикусила нижнюю губу и закрыла глаза:

– Я знаю, Эрик, - но, даже сказав это, она так и не ушла. Я избегал смотреть ей в глаза, ведь догадывался, что именно там увижу, - страх. Снова этот проклятый страх! Почему я всегда вызываю у нее это чувство?! К моему удивлению – я почти ничего, кроме горького сожаления, не испытывал. Не было даже такого привычного чувства, как ярости. В Персии, если ты чего-то боишься, то должен лицом к лицу стоять рядом со своим страхом, нужно взглянуть своему страху в глаза… Теперь мой страх сидел напротив меня, рассеянно перебирая пальцами кудрявые волосы, но я не мог даже поднять глаза, чтобы взглянуть ей в лицо. Я боялся того, что могу увидеть в ее глазах, больше всего. Даже больше собственной смерти.

– Я всё сказал, Кристин. Выйди, пожалуйста.

– Прошу, Эрик, ешь…

Я вздохнул. Неужели ей доставляет удовольствие истязать себя? Или меня? Прищурив глаза, я одним движением сорвал маску, мне уже было всё равно. Она дернулась, словно я ее ударил, а потом вскочила с места и выбежала из палатки, тихо прошептав: «Прости, Эрик…»

Я опустил голову. Конечно, так будет всегда. Я привык к физической боли, а сейчас, кажется, уже и к душевной.

Отставив тарелку с едой, я взял маску и повертел её в руках. С детства мать не переставала давить на меня, при каждом удобном случае напоминая, какой я уродливый. Я носил ее чуть ли не с младенчества, чтобы люди не чурались меня.

За что? За что мне досталась такая судьба? Разве я виноват в том, что у меня такое лицо? Если бы я был красив, то Кристин бы не убегала из палатки, она бы полюбила меня, я бы добился её любви… Другая часть моего лица была не дурна, возможно, даже привлекательна, но то, что скрывалось под маской…

Я множество раз прокручивал в голове, как мы с Кристин хорошо смотрелись бы вместе, нам не пришлось бы скитаться по лесам, потому что у меня была бы совсем другая судьба… Я бы пел в Опере, люди признали бы меня. «Но тогда бы ты не встретил Кристин, ты бы её даже не замечал, - пронеслось в моей голове, - за тобой бы носились толпы поклонниц в сотни раз лучше Кристин. Ты был бы избалован вниманием, вел бы себя словно глупая Карлотта! А Кристин отказалась от счастливой жизни ради тебя, ради твоего уродства. Будь ты на её месте, ты бы лишь презренно сторонился себя стороной…”.

Я тряхнул головой. Что за бред? Для полного комплекта несчастий мне еще не хватало полностью сойти с ума. А в чём-то голос был прав, наверное… Даже если бы все было так, как я всегда мечтал, мне не судьба быть с Кристин. Я ничтожество, я ее не достоин! Мне вдруг стало так плохо, что я разрыдался. Разрыдался, словно девчонка, закрыв лицо руками..

POV Кристин.

Я стояла рядом с палаткой, привалившись к сосне. Ну вот, снова я ранила его. Выскочила, словно ошпаренная, при виде его лица. Мне было так неловко, возможно, я никогда не смогу смотреть на его лицо без отвращения, но ведь я сделала это всё неумышленно… Вдруг до меня донеслись его тихие всхлипы и рыдания, сердце сжалось. Я не могла это слушать, да и Эрик, наверное, не хотел, чтобы были свидетели его слабости, поэтому пошла к костру и в одиночестве съела ужин. Когда окончательно стемнело, я решила вернуться в палатку.

Остановившись у входа, я тяжело вздохнула и тихо позвала:

– Эрик…

– Кристин может войти, Эрик уже уходит…

Войдя, я увидела, что он почти собрал свои вещи. Что он делает?! Как он может после всего, что мы пережили, оставить меня одну? Я бросилась к нему:

– Эрик! Не оставляй меня!
– я схватила его за руки. Он поднял на меня глаза, полные слез. Ему тоже было больно – осознала я.
– Не уходи, Эрик, и… не плачь.

– Эрик не плачет! Не плачет!!! Он не плачет из-за Кристин, не плачет из-за того, что она не может даже взглянуть на его лицо! Он не плачет из-за того, что является чудовищем!

Эрик был в маске, но я все равно видела, как текут его слезы.

– Эрик, прошу тебя…

– Кристин совсем не думает об Эрике, не думает, как ему больно…

Он вдруг вплотную приблизился ко мне и схватил за руку. Затем медленно приложил ее к сердцу.

– Кристин чувствует?

– Да, - я кивнула. Его сердце учащенно билось.

– Эрик родился с человеческим сердцем, только снаружи он монстр! Да ведь, Кристин? Зачем Эрику сердце? Зачем он вообще родился? Зачем мать Эрика завела ребенка, о котором не желала заботиться?! Почему Эрик был вынужден жить во тьме?!

Тяжелый кашель вдруг вырвался у него из груди и прервал его речь. Эрик сел на кучу одеял.

– Поверила бы Кристин, что сердце Эрика человеческое, если бы он вырвал его из груди и подарил ей? Хочет ли Кристина увидеть его сердце? Будет ли оно продолжать биться, или остановится?!

– Эрик, что ты несешь?.. – Меня вдруг охватил ужас, когда я увидела его горящие глаза. В них была такая решимость, что я невольно вздрогнула и отступила немного назад, не сводя с него глаз.

Как будто из ниоткуда Эрик выхватил нож с длинным серебряным лезвием, затем прямо на себе разорвал рубашку, обнажив отвратительные шрамы. Я чуть не вскрикнула, но сдержалась. Что он делает? Что с ним? Неужели я так глубоко его ранила?