Я остановился перед небольшим шлагбаумом, перекрывающим путь машине. Из сторожки выбрался старик с длинной всклоченной бородой, одетыйв засаленный ватник и шапку-ушанку. В руках он держал охотничью «берданку».

Прежде чем я успел сообразить, что что-то со сторожем не так, как кусочки лобового стекла, выбитого ударом дроби, полетели ко мне в лицо.

– А ну, иди сюда! – услышал я безумный бас сторожа, и нащупав рычаг на двери, потянул его и выпал из «Победы» наружу. Сжимая в руках «Маузер», я кое-как поднялся на ноги и едва успел укрыться за корпусом машины, как очередной заряд дроби оглушительно загрохотал по капоту. Я выскочил из укрытия и открыл огонь по противнику. Первая пуля вошла сторожу прямо в грудь, вторая угодила в голову, сбив шапку и обнажив лысину. Я стрелял до тех пор, пока затвор не встал в заднее положение: патроны закончились. Встав с грязной гущи и отряхнувшись, я приблизился к мёртвому сторожу. Тотвзирал на серое небо огромными остекленевшими глазами. Бросив «Маузер», я подобрал с тела старика его берданку. Разломив стволы, я убедился, что внутри заложены два заряда. Маловато, но для меня хватит. Плюс, за пояс заткнут второй пистолет. Зайдя за шлагбаум, я вошёл на территорию колхоза.

Колхоз выглядел заброшенным. Впереди стояли загоны для скота: грязные, с кучами навоза у стен. Видимо, никто не убирал эти кучи очень долгое время.Чуть поодаль стоял старый грузовик «ЗИЛ» без задних колёс,в кузове его лежали какие-то грязные холщовые мешки. Пройдя мимо всего этого, я услышал помехи радиопередачи и посмотрел вверх. На деревянном столбе был установлен старый ржавый репродуктор. Прокашлявшись, он выдал оглушительно-хрипловатый весёлый мотив известной советской песни: «Эх, хорошо в стране советской жить!» Но, по-видимому, сил у него на большее не хватило, и он, громко затрещав напоследок, замолчал.

– Всё выглядит опустевшим. А где остальные люди? Эвакуировались?

Войдя на просторную площадку, я увидел небольшой загончик, в котором паслись несколько свиней. Подойдя поближе, я увидел, что и милых хавроний постигла странная метаморфоза: неестественно вытянутые рыльца, похожие на хоботы, устрашающие клыки и недобрый взгляд кровавых глаз.

– Ёлки, а они могут быть опасными!

Отойдя от загона, я направился дальше. В центре пустыря стояла массивная водонапорная башня, обеспечивающая воду всем животным колхоза. В нескольких шагах от башни я заметил ешё одно живое существо.

Эта женщина сидела ко мне спиной и что-то собирала. Спутанные тёмные волосы, неестественная худоба, грязная, неопрятная одежда. Она не внушала доброжелательности.

– Надо бы привлечь её внимание? Или…

Сверху, с водонапорной башни раздался громкий вопль, а затем грохнул выстрел. Нацелив ружьё на башню, я увидел на ней ещё одного чекиста в противогазе, который был настроен убить меня. Медлить нельзя было ни секунды: я спустил один курок, и заряд дроби пронзил деревянные балки под чекистом насквозь. Взвыв, противник свалился с водонапорной башни совсем рядом со мной. Это и привлекло женщину. Она обернулась на звук.

– Дело плохо!

Большие, кошачьи жёлтые глаза с ненавистью уставились на меня. Мой выстрел, похоже, прошумел на весь колхоз. Из сарая, рядом с женщиной с треском повалилась одна из стен, и оттуда выбрались ещё двое: мужчина в серой кепке, старом бушлате и грязных брюках. Толстый слой грязи обозначился на его худом лице, скулы были до того худыми, что казалось, что сейчас они лопнут и наружу проступят зубы. В руке он держал большой гаечный ключ. Второй был похож на первого, только он был не в кепке, и лицо его было более упитанным. Большие светлые усы, свисающие, словно у моржа, и всё такой же, как и у всех, злой кошачий взгляд. Он же был вооружён вилами.Из помещения напротив сарая, также вышли люди. Одну я опознал как доярку: полная, толстая женщина в грязном платке. Необъятная грудь вывалилась из разорванного платья. Это уж точно не человек: у женщины отсутствовала нижняя челюсть. Сзади неё тяжёлой поступью шёл плюгавый мужичонка с залысинами, одетый, как рабочий колхоза. В руке он держал внушительный молоток. Когда он поравнялся к сидевшей женщине, та встала, и я увидел в её худой, почти бесплотной руке ржавый серп, который она скрестила с молотком рабочего.

– Пятеро против одного! Вот это задача!

Обитатели колхоза приближались, но были осторожны. Они смотрели на берданку в моих руках, понимали, что этого им стоит опасаться. Я аккуратно пятился назад. Нервы сдали у доярки: коротко взвизгнув, она бросилась на меня. Я едва успел среагировать. Грохот выстрела – и женщина уже каталась по земле: заряд дроби превратил её омерзительное лицо в кровавое месиво. Я вновь едва успел поставить ствол ружья перед собой: и гаечный ключ тракториста врезался в выставленную берданку. Он прижал меня к одной из опор башни и давил ключом на меня. Собрав силы, я оттолкнул мужчину и резко пригнулся: серп колхозницы с ужасающим свистом пролетел над моей головой. Бросив двустволку, я выхватил из-за пояса «Маузер» - моё единственное спасение. Прицелившись, я выстрелил в женщину, и она, выронив серп, с воплем схватилась за лицо. Переведя прицел на усатого крестьянина, я нажал спуск. Три пули вонзились в тело безумца, прикончив его. Увернувшись от удара молотка, я упал на землю и уже на земле открыл огонь по рабочему. Мужичонка получил две пули: в живот и в голову, и ему это хватило для окончательного покоя. Поднявшись, яобернулся и увидел, что площадь пополнилась ещё несколькими обитателями колхоза.Их было около десятка, и они окружали меня.

– Ёлки зелёные, их слишком много! Мне нужно отступать!

На фоне этого печального итога, с земли поднялась колхозница: моя пуля разорвала ей щёку, из которой обильно текла кровь, но сдаваться обезумевшая баба не собиралась. Пробежав мимо неё, я ринулся вперёд, в поисках безопасного места. Увидев небольшое кирпичное строение с торчащей из крыши трубой, я побежал туда – вероятно, кухня для работников. К счастью дверь была открыта. Увернувшись от маленькой старушки в белом фартуке и с кухонным ножом в руке, (повариха, судя по всему) я ворвался в помещение, закрыл дверь на засов и притаился. Спустя пару секунд в дверь забарабанили: они видели, куда я побежал.

– Да что же это такое творится!

Глубоко вздохнув и утерев пот со лба рукой с зажатым в ней «Маузером», я присел на деревянную табуретку. Кухней не пользовались давно, но я надеялся найти на поваренном столе какую-нибудь еду: жрать хотелось зверски. Положив пистолет на стол, руки открывали ящики, пытаясь найти хоть что-нибудь. Удача улыбнулась в хлебнице: внутри был сухой, но белый хлеб. Присев под столом, чтобы не видеть эти злые оскаленные физиономии за окном, я запустил в хлебный мякиш зубы. Хлеб пришлось грызть, он превратился в большой сухарь, но,к моему счастью, не заплесневел. Я быстро прикончил хлеб, он показался мне самым вкусным на белом свете. Встав, я, пытаясь успокоиться и не потерять рассудок от беспрерывного стука в дверь, прошёл в дальнее помещение. Там стоял топчан с печкой буржуйкой, единственная, висевшая на проводе лампочка Ильича, на удивление, работала. На грубом матрасе лежала какая-то записка. Взяв её в руки, я прочитал следующий текст, наскоро написанный чей –то лёгкой рукой: