– Не хочу здесь находиться. – тяжело вздыхаю, не выдерживаю раздражения, тонкой тканью шифона путающей в своих лабиринтах. Хватаю девчонку за руки, вылезая из-под кровати. Чихаю, ибо пыль забирается в нос, клубами прилипает к коже. Кидаю шатенку на кровать, в то время как сам снимаю сковывающие движения доспехи. Они с грохотом падают на пол, с оглушающим звоном бьют по ушам, однако давно привык к такому звуку, а вот Элизабет нет. Подпрыгивает на месте, смотрит вперёд отсутствующим отстраненным взглядом, пыхтя, потирает болящие запястья. Снова вышел из себя и не рассчитал силы, впрочем, никто здесь, кроме неё в этом не нуждался.

Ужасно осознавать, что она – мой ручной зверёк, личный хвостик, прицепившийся ни с того, ни с сего. Будет ходить следом по пятам, доверять как никому другому. А что? Неплохая идея. Появится возможность затыкать её ненадолго. Просто принимаю это как очередную заметку в телефоне, о которых зачастую забывают, вспоминая через год.

– Чего? – ловлю орехи на себе, пытаюсь выкинуть чёртово сравнение из головы, щурюсь, потому что начинаю замечать как она быстро выходит из состояния прострации. Мотает головой, взъерошивает длинные завивающиеся волосы. С тихим стоном и огромным нежеланием поднимается на ноги, скрещивает на груди тонкие руки, поворачивается спиной, вновь смотря на меня через плечо. Вопросительно ухмыляюсь, получая ответ:

– Отряхни, пожалуйста, - она виновато опускает ресницы, голову, прячет каждую каплю смущения, но ничего же не скроется от моих глаз, как говорят, от холодных льдин, айсбергов, своей частью под водой топящие даже самые крупные корабли. Подхожу к ней ближе, преодолевая маленькое расстояние за один шаг, легко бью ладонью по её плечу, где серая ткань вдруг выкидывает из себя грязь, тут же становясь белой. Девушке идёт эта рубашка, хочу сделать комплимент, но прекрасно понимаю, что в ответ получу недовольный взгляд и противное фырканье, которое так сильно раздражает.

Бью по позвонкам, пальцами провожу по ним, вызывая тихий сдавленный в лёгких вздох. Ухмыляюсь, ибо она хмурится, сводя брови к переносице, чешет щеку, нетерпеливо перекатывается с пятки на носок, мотает головой в разные стороны, отчего хмуриться начинаю я. Бьёт мне тяжелыми завитыми прядями по лицу, поэтому психую и собираю тёмные волосы в пучок, закрепляя попавшимся под руку карандашом.

Отвлекаюсь наконец-то от дела, в то время как Элизабет поворачивает верхнюю часть туловища, продолжая отряхивать ткань на ягодицах, затем наклоняется, бьёт по острым коленкам, чуть шипит, видимо, задевает какой-то порез, которым не уделяю должного внимания. Сам тяжело вздыхаю, упираясь горячей ладонью в уже остывшую кожу спины. Удивительно, в тёплое время ей так холодно, что неприятные ощущения мурашками пробегаются по рукам. Трясу головой, дабы придти в себя. Толкаю Фитч к выходу, в животе урчит слишком громко, что не остаётся незамеченным, удивлённо смотрит, но поджимает розовые губы, прекрасно понимая всю ситуацию. Она и сама голодна, вот только не показывает это никаким образом, единственное – чувствую как слабость пленяет всё её тело, колени дрожат при каждом шаге, потому стараюсь находиться предельно близко. Чтобы в любом случае подхватить хрупкое тело, предотвратив жестокую встречу с твёрдой почвой, в которую втянулись крупные острые камни, о которые девушка с лёгкостью может запнуться.

Опускаю веки на секунду, щурюсь от заходящего за горизонт солнца. Уже предвкушаю вечер посиделок возле костра с горячим безалкогольным глинтвейном и кучей людей вокруг. Любой разговор в такие моменты словно наполнен несуществующим волшебством. Само волшебство наполняет всех вокруг.

Элизабет вытаскивает ручку из пучка, распуская шикарные длинные волосы, в прядях которых запутались комки пыли. Пальцами касаюсь затылка, взъерошивая короткие волосы, откашливаюсь, начиная слишком часто моргать.

Никогда бы не подумал, что назову жалкое подобие причёски шикарным.

***

Она уже устала убегать, просто готова уничтожить себя до основания за проявление любой слабости, которую раньше и не пыталась подавлять. Но прекрасно понимает, что в этом мире легко умереть, лишь выйдя за пределы лагеря. И теперь девушка повязла во всём ещё непонятном ей, как в огромном болоте, зыбучих песках.

Чувствует себя ужасно, но улыбается, заходя в столовую, где почему-то весь день пустует один столик. Спрашивать об этом язык не поворачивается, иначе начнёт становиться серьёзнее, а там уже и до слёз не далеко. От всего происходящего хочется отмахнуться, как от ночного кошмара, которые никак не заденет повседневную реальную жизнь.

Но реальность теперь другая.

И монстры существуют.

Вместо городов она буду видеть несуществующие миры, агрессивные к жизни.

Все прежние дни пролетают чередой далёких воспоминаний, ведь всё меняется. Трёт глаза кулаками, стараясь сесть на лавочку за столиком домика Гермеса, но пропускает опору под собой, чуть ли не шлёпается на землю, как её под руки хватает парень, прижимая к себе. Она судорожно выдыхает, зажмуриваясь, ждёт удара и собственных слёз, потому что на грани. Однако ничего такого не происходит, потому приоткрывает один глаз, смотрит наверх, впивается ореховыми глазами в лицо блондина, который вновь что-то ворчит себе под нос, жалуется самому себе о её никчёмности.

А он не думал, что ей самой от себя противно с каждым его оскорблением?

Он словно под череп вводит отвращение в её мысли, заставляет ненавидеть своё существование, отрицать всякое хорошее, что когда либо присутствовало в пустой и лживой жизни. Монстры, постоянные переезды, специальные и обычные школы. Всё это из-за неё, отчего чувствуется ком в груди, давящий на все органы, сжимающий их до размеров маленькой серой мышки, тут же убегающей в маленькую норку, где укрывается от любой беды, коснувшейся существования. Просто паршиво, хочется плеваться ядом вокруг себя, выстроить высокие стены, непробиваемые и плотные. Ни звука, ни света, ничего.