Грёбанное ничего.

Вот кем она себя начинает считать.

Бесполезная, беспомощная.

Слабачка.

Страшилка.

Тяжело вздыхая, пытается приподняться, но вся трясётся, телом содрогается, чувствуя как все кости ломит. Сжав зубы, всё-таки встаёт на ноги, садится на лавку с грохотом, снова слышит какое-то оскорбление в свою сторону, глаза наливаются солёной жидкостью, а некогда горевший внутри болью аппетит тут же прошёл, вместо желудка пустота, вместо всего организма выжженное ничего.

Но она держит себя под контролем, не позволяет лаве слёз вырваться наружу, изничтожая любую попытку хотя бы показаться сильнее, нежели стать такой. Сильно сжимает веки, трясётся, а потом выпрямляется, хрустит позвонками шеи, поворачивая голову в стороны. Взгляд ореховых глаз всё равно застревает на пустом столике, за который так и хочется сесть, но, видимо, правила здесь совсем другие, такие, какие девушку точно не устраивают. И вообще, весь этот лагерь сплошное чудовище, потому что это семья, которой у неё не было никогда.

Виновато опускает взгляд на полные тарелки фруктов, тянет руку к ним, дрожащими пальцами сжимает сочный персик, кладёт на тарелку. Следом и маленькую веточку винограда, и совсем крохотный кусочек куриной грудки. Тяжело вздыхает, вставая из-за стола, держит в руках блюдо и, гордо вскинув голову, плетётся вперёд. В лес, где совсем не ориентируется, но точно знает, что слышала журчание воды. Огромное озеро, с одной стороны пресекающее путь к бегству.

Садится на тихую пристань, что скрипит под весом тела, ёрзает немного, дабы удобнее устроиться.

«Нет, я не дочь Посейдона», - говорит сама себе, касаясь одной рукой водной глади. – «Просто мне спокойней одной».

А это единственное место из немногих, где застать её будет самым неожиданным за весь день. Трясёт головой, отгоняя мысли, взъерошивает волнистые волосы, глазами скользя по кругам на воде. Улыбается, представляя прекрасный подводный мир под прозрачным стеклом. Как на коралловом рифе, прекрасно, красиво. Цветные рыбки снуют между водными растениями, что двигаются в такт течению. Там хочется жить, вот только воздуха в лёгких не хватит.

Осторожно касается обкусанными губами мягкой кожуры персика, кусает, впитывая в себя сок, прикрывает глаза, наслаждаясь трапезой в одиночестве. Как-то уже привыкла к подобному, не жалуется, наоборот, есть тишина, которую хочется заполнять лишь своими словами. Откашливается, покончив с куском грудки, кладёт тарелку на пристань и свешивает ноги в воду, прежде сняв кроссовки. Холод тут же обдаёт тёплую кожу, но не приносит дискомфорт. Только спокойствие.

Кажется, солнце начинает садиться за горизонт, желание наблюдать за закатом маниакально захватывает сознание, подёрнутой легкой дремотой. Часто моргает, чтобы избавиться от неприятных ощущений, глаза щиплет до ужаса, до шипения, до скрежета.

– Мам, кем бы ты ни была, сделай так, чтобы всё было как прежде. – её голос слабый, тихий, шёлковый, словно красная лента. Прижимает к себе ноги, поднимаясь. Надо снова становиться сильной, давить малейший намёк на слабость, потому что должна. Она, чёрт возьми, должна быть сильной.

В одной руке кроссовки, а в другой пустая тарелка. Босыми ногами цепляет хвойные иголки и землю, превращающуюся в грязь. Плевать, всё равно, высохнув, всё это отлетит, оставив её стопы в покое.

Все уже давно разбежались кто куда, но большинство осталось возле костра, что, кажется, стал ещё больше, чем был до этого. Подростки образовали круг, который невозможно никаким способом разорвать. Элизабет щурится, опускает тарелку на стол домика Гермеса и перебирает ногами, ища глазами свободное место. Да, вот оно, нашла. Но останавливается рядом, взглядом цепляя мелькнувшую светлую шевелюру. Обречённо опускается на бревно, сильно биясь копчиком. Не рассчитала собственной силы. Чем больше солнце исчезает за линией лесов соседнего острова, тем больше приваливает бодрость, накрывающая тёмным куполом скрытую грусть.

Придёт утро – придёт непонятное состояние, когда хочется лежать и сверлить одну точку в стене.

Оставляет это позади, озаряя всё вокруг искренней и милой улыбкой, смущённо отвечает на вопросы парней из её домика. Сколько лет, где училась. Это тоже отходит на задний план. Шутят, смеются, делятся лучшими воспоминаниями. Видимо, костёр создаёт прекрасную атмосферу, в которую хочется погружаться вечер за вечером. И шатенка окунается с головой, только скрепя сердце одёргивает свои взгляды, вечно останавливающиеся на Кастеллане, окруженном несметным количеством полубогов. Им тоже весело, а зависть пробирает. Ей никогда не стать популярной даже в этом мире, хотя шанс был. Стоило показать себя сильной.

Но продолжает как ни в чем не бывало смеяться, шёлковым голоском гладить сознания молодых парней, которым явно нравилось её внимание.

Лунный свет озаряет всё вокруг, деревья отбрасывают тень, тёмную, но Фитч чувствует себя намного лучше, нежели днём. Снова бродит по лесу, вскинув голову, подставляет лицо бледным лучам, касающимся её немного светящейся кожи.

Резко оборачивается, увидев силуэт, стоявший рядом. Глаза тут же привыкают к темноте, поэтому лишь ускоряется, направляясь на пристань.