Боже, ведь тогда ей это действительно казалось счастьем! Она прошла такой строгий отбор... Разве ж можно было подумать, что получение вида на жительство, казавшегося раньше таким желанным, станет для нее кошмаром? Она расхочет оставаться. Но останется. Навсегда. Потому что никто и никогда не покидал этот дом по истечении контракта. Никто и никогда. Из этого дома, с этой работы можно было уйти только одним способом - в черном пластиковом мешке.

До нее так уже "ушли" две девушки. Но Джеллика о том узнала позже, когда сама попала в ловушку. Две девушки чуть постарше нее: двадцати и двадцати двух лет.

– Смотрите, мисс Тарукай. Это ваши коллеги-предшественницы. Вот эта - Синтия - была слишком ленива. А эта - Саманта - слишком плаксива. По большому счету они просто не дорожили своей работой. Не уважали работодателя. Хотите узнать, что с ними случилось?

Джеллика отчаянно мотала головой.

– Ты ведь будешь старательной? И уважительной?

В ответ она часто-часто кивала.

Будет, конечно, будет! Она сделает все, чтобы не уехать отсюда в пластиковом черном мешке. Ни за что. Она сумеет вырваться.

Первая попытка вырваться на электрокаре стоила ей жестоких побоев и прижигания утюгом.

Вторая - удушения целлофановым пакетом.

Ну, а третья стала самой драматичной из всех. Джеллика срезала браслет-идентификатор, раздобыла себе одежду и даже сумела добраться до пропускного пункта. Увы, там ее задержали, установили личность по отпечаткам пальцев и вернули "на место постоянного проживания" - обратно в этот дом. Где ее ждало наказание.

Беглую горничную приковали за обе руки к батарее и не освобождали три дня. Ей не давали ни есть, ни пить, ни выйти в туалет, ни снять одежду... Она не хотела даже вспоминать эти трое суток.

А четвертая попытка... четвёртой попытки просто не было. Джеллика, наконец, поняла, что корпорация - ее бывшая заветная мечта - слишком сложно устроена, чтобы ее обмануть.

Но Джеллика часто мечтала. Она очень любила мечтать. На кухне в одном из ящиков хранились остро отточенные ножи. И большие хозяйственные ножницы. И молоток для отбивки мяса...

Однажды Джеллика взяла этот молоток. И нож. Ей было все равно, чем закончится дело. То есть она думала, что все равно. А оказалось, нет.

Она ведь не знала тогда, что по дому везде натыканы камеры. Дура. Камеры по дому, маячок-браслет на ее руке и камера в пуговице униформы, позволяющая видеть, куда идет горничная, что делает, с кем говорит, как говорит и что говорит.

Покушение закончилось, как ему и положено было - провалом.

А Джеллике до сих пор снилось по ночам наказание. Она просыпалась в поту. И знала: за ней наблюдают. Но ночью во сне - за эти слезы ее не наказывали. Другое дело день. Совсем другое.

Днем вышколенная прислуга должна быть деликатна и незаметна, почтительна и ненавязчива, услужлива, но не суетлива.

– У тебя же есть чувство собственного достоинства?
– спрашивали ее.

Да, конечно, есть. Точнее, было. Когда-то. А сейчас осталась только видимость. Но этого достаточно. Главное - не показывать ужас, не смотреть затравленно, не плакать и... улыбаться. Обязательно улыбаться! Прислуга ведь должна быть обходительна и приветлива.

Поэтому Джеллика всегда ходила с гордо расправленными плечами и даже научилась не вздрагивать. Ведь в этом доме никогда не били без предупреждения.

– Мисс Тарукай, подойдите.

И она шла на подгибающихся ногах. Шла, продолжая мило улыбаться.

Собственно, били ее аккуратно. Ни разу ничего не сломали. Правильно, как она будет работать с переломанными пальцами или отбитыми почками?

Впрочем, Джеллика уже не особо боялась простых избиений. Медленная боль была для нее гораздо страшнее. От сигаретного ожога на плече не умрешь. Но иногда казалось, уж лучше сломать руку... По счастью, до таких пыток дело доходило редко. Раз в месяц-полтора. Унижать в этом доме любили больше, чем бить. Один только приказ для горничной не выказывать страх и хранить достоинство был той еще издевкой.

Но Джеллика научилась. И в присутствии, и в отсутствие своего нанимателя. Лучше не давать поводов для наказания. Или давать их как можно меньше.

Днем она была одна и занималась всем тем, чем занимаются обычно горничные в отсутствие хозяев: мыла, готовила, гладила, убирала. Но это было счастьем. Действительно счастьем. Ведь днем ее никто не унижал, не окликал, не говорил негромким хорошо поставленным голосом:

– Мисс Тарукай, подойдите.

День - это уединение. Что звучит довольно смешно, если учесть, что повсюду в доме камеры... Джеллика в любое время суток оставалась на виду. Она уже и забыла, каково это, когда за тобой не наблюдают в любой момент, в каждую секунду твоей жизни.