Шрифт:
Лесник сидел там же. Вид у него был, как будто он уже умер.
– Вот, – сказала Лита.
Надо было видеть лицо Лесника, когда он открыл глаза и увидел всю эту картину.
– Вы хотели причаститься? – спросил священник.
– Да, – сказал ошалевший Лесник и стал медленно вставать, опираясь на палку и подоконник.
– Вы готовились?
Лесник что-то ответил.
– Исповедуйтесь, – сказал священник. Потом обернулся к хору: – Хор, пойте стихиры.
Хор начал что-то петь, Лесник – что-то говорить. Говорил он недолго. Священник накрыл его, прочитал молитву.
– Помогите подойти ему к Причастию.
– Я сам, – сказал Лесник и пошел вперед, опираясь на палку. Лицо у него было… наверное, почти как у Моисея, когда тот смотрел на Землю обетованную.
Лита была счастлива.
После службы их отвез домой на машине какой-то человек из храма. Всю обратную дорогу Лесник молчал.
Потом они сидели перед подъездом на лавочке. Солнце грело почти по-настоящему. Лита смотрела на солнце через голые ветки.
– Как все-таки красиво устроено дерево, – наконец сказала она.
– Знаешь, что мне сказал этот священник? – произнес Лесник. – Он сказал, что мне нужно простить своего отца.
***
Во второй половине дня Леснику явно стало лучше. Тетя куда-то ушла, а Лита решила проявить хозяйственность и пошла на кухню чистить картошку. Лесник в это время решал ее уравнения по алгебре. Лита чистила картошку и думала, как будет жить с ним на Урале. Там будет он. Остальное как-нибудь. Лучше, конечно, не думать про остальное. А вообще – вот, она же умеет жарить картошку… Они не пропадут.
Зазвонил телефон. Через пять минут он вошел в кухню и, сияя, сказал:
– Все отложилось. Я уезжаю не в эту пятницу, а в следующую – этот врач заболел. Ура!
– И-и-е-ес!!! – закричала Лита, бросаясь к нему с ножом.
– Только не зарежь меня раньше времени...
– Подожди, – Лита сделала шаг назад, – но ведь это плохо. Так бы ты уже начал лечиться по-нормальному.
– Да плевать. Неделя ничего не решит.
Он очень ошибался.
Глава 14
***
На следующий день она привезла ему свою детскую коллекцию разноцветных стеклышек. И еще гитару. Потому что он попросил ее об этом.
В общем, это был праздник. Они смотрели на все через разноцветные стеклышки. Лита пела ему то, что должна была петь в воскресенье в Питере. В какой-то момент он снова стал очень печальным. На что Лита сказала:
– Ничего, еverything is gonna be all right2 .
Потом они орали под гитару вместе все, что знал Лесник и что громко поется. Вечером он вдруг сказал:
– Может быть, мне мерещится – но я нормально себя чувствую. Может быть, я уже выздоровел?
***
Потом было три дня, перевязанных золотой ленточкой. Ему правда стало немножко лучше.
За эти несколько дней Лита наконец увидела Лесника настоящего. Очень неровного, но очень близкого. Трогательного, но сбитого с ног. С ним было тепло – не всегда, не все время, но того, что было, было достаточно.
Они много говорили. Садились на кухне друг напротив друга и разговаривали. Обо всем – о детстве, фильмах, школе, математике, людях, животных, любви, болезни. Друг о друге.
Иногда он проваливался в какие-то свои мысли. Смотрел в себя – что-то там его мучило. Однажды Лита не выдержала и рассказала ему про сына дворничихи. Он выслушал очень внимательно, потом рассмеялся и сказал:
– Это просто дурацкая привычка... Дурацкая привычка страдать.
Часто они говорили о всякой ерунде и даже смеялись. Даже много смеялись. Один раз хохотали из-за какой-то глупости до слез.
В тот день, когда тетя пришла с работы, Лита не ушла сразу, как делала это обычно, а осталась пить чай. Лесник был веселый, всех смешил.
– Боже мой, – сказала тетя, глядя на них. – Какой-то пир во время чумы. Как будто мозгов у них вообще нет.
Это тоже было смешно. Какие еще мозги?
***
Лита пыталась сдавать «хвосты». Зубрила по дороге от Лесника историю. Поздно вечером дома пробовала читать физику. Но все это было тщетно. Вместо физики, глядя в окно, она продолжала разговаривать с Лесником.
Днем они занимались алгеброй и геометрией. Лесник что-то терпеливо объяснял, Лита раскачивалась на стуле, рискуя разломать им всю мебель, и почти ничего не понимала. Периодически он и сам зависал над какой-нибудь задачей. Лита это очень любила – можно было смотреть на него и не думать про математику.