— Таким образом, как это ни прискорбно, — говорил инспектор, — я буду докладывать руководству, что положение дел на участке вызывает тревогу.

Он поправил огромные, в роговой оправе очки, пригладил ладонью редкие белесые волосы и тоном прокурора, выкладывающего неопровержимые доказательства, продолжал:

— Прошу заметить, что в своих выводах я опираюсь только на факты. Факты эти говорят сами за себя. Люди на участке живут в невыносимых условиях и перерабатывают. В результате имеют место случаи бегства людей с участка. Это — раз. Во-вторых, руководители участка проходят мимо того, что на прибывшую сюда молодежь оказывают влияние всякие рецидивисты. Впрочем, ничего в этом удивительного нет, если работой молодежи руководят бывшие преступники. Я имею в виду вашего горного мастера.

— Да-а, далеко идущие выводы, — задумчиво протянул Щелкачев.

Инспектор понял его по-своему.

— Не скрою, все это грозит руководителям участка большими неприятностями, может быть, даже организационными выводами.

Щелкачев поднялся из-за дощатого стола, отошел к печке и стал молча подкладывать в нее дрова. Он решительно не знал, как ему реагировать на эту отповедь. Возражать? Доказывать, что инспектор извратил факты? Разве не видно, что перед ним тупоголовый чинуша, типичный представитель вымирающего племени бюрократов?

Опять по-своему расценив молчание Щелкачева и его пристальный взгляд, инспектор заметил снисходительно:

— Ну, ничего-ничего. Ты, я думаю, на месте останешься. По неопытности это все у тебя. Учтется. Да и временный ты тут человек. Смысла нет менять. С самого начала настоящего партийного руководителя сюда надо было. А теперь что ж?..

— Слушайте, Сковородников, — с силой загнав полено в печку, перебил его Щелкачев. — Вы ведь раньше в горном управлении работали, по-моему? И не очень успешно. Как это вам удалось на кадровую работу попасть?

— Что-о?! — инспектор откинулся назад, позабыв, что он сидит не в кресле, а на простой табуретке, потерял равновесие, но ухватился обеими руками за край стола и вскочил на ноги. — Вам следовало бы… Вы… Ты… Речь идет о вашем, а не о моем несоответствии! Его, видите ли, не спросили, куда меня направлять работать! Можешь быть уверен, что если меня сюда послали, то с моими выводами посчитаются!

«Насос! — наконец вспомнил Щелкачев. — Точно — Насос. До чего же живуча порода!» Вслух же сказал, стараясь не горячиться:

— Посмотрим. Во всяком случае, не вам и не здесь я буду возражать против этих выводов, С вами мне говорить не о чем.

— Ах, так? Ну что ж, хорошо. Будем разговаривать в другом месте.

В палатку, пригнувшись, вошел Матвей. Смерив недружелюбным взглядом тучную фигуру Сковородникова, сказал обеспокоенно:

— Александр Павлович, Клыков работу бросил.

— Как бросил? Почему?

Матвей повернулся к Сковородникову и, глядя на него в упор, объяснил:

— Обиделся Васька. Магаданскому, говорит, начальству не по душе пришелся. Будто вот этот гражданин. — Прохоров ткнул пальцем в сторону инспектора, — сказал ему, что он здесь, на участке, по недоразумению очутился.

— Дубина! — с сердцем бросил Щелкачев Сковородникову и двинулся к выходу. Но инспектор преградил ему путь.

— Эт-то вы обо мне?! — тяжело дыша, выдавил он из себя.

— Нет, о Клыкове. Нашел на кого обижаться… — ответил Александр Павлович и нарочито осторожно, чтобы не задеть, обошел Сковородникова и вышел из палатки.

Лишь на одну секунду задержались в палатке Матвей и Сковородников.

Вересов, который в это время возвращался со смены, рассказывал потом, что сначала оттуда выскочил инспектор. Оглядываясь испуганно, он засеменил мелкой рысцой, петляя между деревьями, к прииску. Шикарная, отороченная смушкой шинель его была распахнута, и тяжелые полы обметали высокие снежные борта узкой тропинки, оставляя по обе стороны широкий, как от метлы, след.

Почти тут же из палатки высунулся Матвей Прохоров. Глаза его были изумленно вытаращены.

Удивленный Матвей — это уже само по себе было из ряда вон выходящим. Поэтому бульдозерист ожидал услышать какую-нибудь невероятную историю.

— Что это с ним?

— А черт его знает! Может, плитку или утюг забыл в Магадане выключить. Опять же рехнуться мог человек, или как?

Лицо Матвея снова приняло обычное невозмутимое выражение. Он глубоко, до самых бровей, надвинул шапку и зашагал по тропе на полигон.

Клыкова Александр Павлович нашел в общей палатке. Злой, насупленный Васька сидел одиноко возле холодной печки и сосредоточенно разглядывал снятый с ноги валенок.

— Здравствуй, Василий. Что, авария на городском транспорте?

Васька сердито буркнул в ответ что-то нечленораздельное.

— Так, поговорили, — засмеялся Александр Павлович. — А ну, покажи.

Он взял из Васькиных рук валенок с оторванной подошвой.

— Да-а, серьезная авария. На (капитальный ремонт, выходит, встал? А мне наговорили, что ты с участка сбежал. Значит, врут?