Я пытаюсь разобраться в том, что произошло, и боюсь дать возможность упрямой надежде снова прорасти в душе. Простое и вместе с тем самое сложное слово: «люблю». Для меня любить Китнисс так же естественно как дышать, но разве я могу поверить, что для нее это стало чем-то похожим?

Рассматриваю ее лицо, раскрасневшееся после душа: Китнисс самая красивая, самая родная. Ее рука тянется к моей, и тонкие пальцы проходятся по запястью, скользят по ладони. Она подкладывает мою руку под свою щеку и мурлычет, как кошка, прикрыв глаза.

Наши лица совсем близко, я чувствую ее дыхание, ласкающее мою кожу. Вытягиваю шею, оставляя короткий поцелуй на ее губах – на этот раз Китнисс успокаивается намного быстрее: она улыбается и трется о мою руку. Не сдерживаю ответную улыбку.

– Я люблю тебя.

Она подается вперед, касается своим носом моего.

«Я тоже…». Ее неровное дыхание так просто спутать с тем, что мечтаешь услышать…

– Сладких снов.

Китнисс кивает.

Я прикрываю глаза, окутанный запахом ее тела и бессовестно счастливый от того, что мое сердце снова поверило: все еще будет хорошо.

***

Мы продвигаемся вперед малюсенькими шажками: я стараюсь не делать резких движений, чтобы не пугать Китнисс, а она пытается контролировать себя и не отталкивать меня.

Страх еще сидит в ней, он стал частью ее натуры, и я даже не уверен, что когда-нибудь он уйдет совсем, но мы вместе, мы рядом. Каждый день совершаем короткий шаг навстречу друг другу.

Я таю от ее мимолетных и всегда неожиданных ласк: пальцы Китнисс могут внезапно зарыться в мои волосы, или она случайно коснется меня плечом, проходя мимо. Я ловлю улыбки Китнисс, когда за обе щеки уплетаю приготовленные ею завтраки, и улыбаюсь сам, скармливая ей испеченные своими руками пироги. Она расцветает на глазах, за считанные недели ее щеки приобретают легкую округлость, а аппетит растет день ото дня.

Китнисс часто плачет, неизменно вызывая у меня обострение сомнений, но она не пытается прогнать или оттолкнуть, позволяя моим рукам скользить по ее спине, а губам касаться взъерошенной макушки.

В камине ласково потрескивают горящие дрова, пламя отбрасывает оранжевые блики на почерневшие кирпичи в кладке, а на столике возле дивана остывают две начатые чашки чая. Китнисс положила голову мне на колени и дремлет, а я, не торопясь, читаю вслух книгу, то и дело, замолкая, засматриваясь на высунувшуюся из-под пледа ногу Китнисс в белом носке или любуясь подрагиванием ее ресниц.

Я снова верю в то, что в ее сердце нашелся уголок и для меня. Люблю ее, хочу ее. И я дождусь, когда однажды одних поцелуев ей станет мало…

***

Сегодня с утра в доме прохладно, а за окном легло белое покрывало первого снега. Пока я топлю камин, Китнисс занимается обедом: запах блинчиков с мясом нагоняет аппетит.

За столом мы устраиваемся рядышком, на соседних стульях, и неспешно завтракаем, обмениваясь улыбчивыми взглядами. Китнисс первая заканчивает есть, составляя посуду в раковину, и подходит к окну, рассматривая белоснежный мир. Спустя совсем немного времени, передо мной появляется уже привычный блокнот и в нем короткая записка:

«Пойдем гулять?».

Мы собираемся, натягивая куртки и варежки, а потом, взявшись за руки, торопимся вытоптать поляну перед домом. Светлые бусины снежинок опускаются с неба, украшая темные пряди Китнисс, и тают на ее лице, оставляя мокрые точки. Она корчит рожицы и запускает в меня пару снежков: я почти не знаю ее такую – счастливую.

Я не знаю, кому первому приходит в голову идея слепить снеговика, но через полчаса перед нами уже стоит пузатый снежный человек со смешной шляпой на голове.

Потираю свои замерзшие щеки, оборачиваясь к Китнисс.

– Ему нужен нос и глаза.

Она улыбается, скрываясь в доме, и возвращается оттуда, неся в руках длинную морковь и два кусочка угля. Я сам заканчиваю работу над нашим детищем, Китнисс же стоит в сторонке, контролируя процесс.

Отряхиваю руки.

– Нравится?

Китнисс кивает. Подхожу ближе, открывая ей объятия, и она принимает их, обвивая руками мою шею. Благодарно целую ее в нос: я знаю, что для нее все происходящее не просто, но она старается, и я никогда не перестану говорить ей за это: «Спасибо».

– Ты красавица, – признаюсь я, разглядывая красные от мороза щеки и блестящие серые глаза. – Я хочу разделить с тобой хлеб, – слова сами срываются с языка, еще до того, как я успеваю испугаться, что Китнисс они могут не понравиться.

Я чувствую внезапное напряжение в ее теле, но покорно жду ответа: не хочу ее торопить, да и не буду.

“Хорошо”. Кивок и взгляд исподлобья.

Вздыхаю полными легкими, целую ее в губы: вот какое оно, блаженство, на вкус.

– Я люблю тебя, и я буду хорошим мужем.