– Рада, что она все еще жива, - шепчет девушка.
– И я собираюсь сделать все, что могу, чтобы удостовериться, что дальше так и будет.

– Спасибо, - бормочу я.
– Мне жаль, что у нас нет способа узнать, как там Гас.

– Я тоже. Особенно теперь, когда я слышала тот Живой Шторм. Но я чувствую, что ощутила бы эхо, если бы он был не в порядке.

– Возможно.

Я не много знаю о процессе ...просто когда сильфиды умирают, они оставляют маленькую часть себя дрейфовать с ветром, чтобы сказать миру, что они ушли.

Но мы настолько глубоко под землей, что эхо не могло добраться до нас.

– Думаешь, готова идти?
– спрашиваю я.

– Есть только один способ узнать.

Она все еще шатается, но хромает меньше.

Я обнимаю ее за плечи:

– Так ты сохранишь больше энергии.

– Спасибо.

Мы идем в тишине в течение нескольких минут до кривого коридора, и она отстраняется.

– Теперь я чувствую себя лучше, - обещает Солана.

И она действительно делает несколько шагов. Потом снова прислоняется к стене.

– Это гордость или женские штучки?
– спрашиваю я.

– Что такое «женские штучки»?

– О, да ладно. Ты знаешь, как вы, девочки, притворяетесь, что все хорошо, когда на самом деле хочется оторвать голову.

– Если я соглашусь с твоим широким обобщением, которое, кстати, не верно, я полагаю, ты думаешь, что мальчишки лучше?

– Ну, да. Отчасти. По крайней мере, когда парень злиться на другого парня, он ему говорит... или он бьет его кулаком в лицо.

Солана закатывает глаза:

– Тогда как ты объяснишь все те вещи, от которых не можешь удержаться и говоришь?

– Каких, например?

– Не важно. Давай продолжим.
– Она пытается идти снова и почти падает.

Я помогаю ей прислониться к стене, но она отстраняется от меня. Это всего несколько дюймов, но похоже на мили.

– Возможно, ты права, - говорю я, когда больше не могу выдерживать тишину.
– Может быть, мы все вернем обратно, если просто выложим все в открытую, так будет проще.

Она опускает взгляд на руки, и снова крутит свой браслет.

Я собираюсь спросить ее, почему она делает это, когда она останавливается, чтобы посмотреть на меня.

– Прекрасно, ты хочешь знать, почему я чувствую себя неловко с тобой? Потому что я могу сказать, что ты винишь меня в том, что произошло с Одри. И я знаю, что ты ненавидишь то, что я использую силу боли. Я также знаю, что ты думаешь, что должен связаться со мной, чтобы спасти от той силы... и ты действуешь, будто все, что я делаю - это какая-то большая схема, чтобы обольстить тебя.

Ладно... ничего себе.

Святая гора честности, Бэтмэн!

Возможно, я должен был оставить это в покое...

Я даже не знаю с чего начать, и мямлю:

– Это не похоже на то.

– Тогда что это?

Я смотрю на свой браслет-компас, который, кажется, вращается еще быстрее.

– Я бы хотел спасти вас обеих, - шепчу я.
– И я бы хотел, чтобы ты никогда не использовала силу боли. Понимаю, что ничто из этого не было твоей виной. Просто трудно не играть в «а что если», понимаешь?

– О, я знаю, - говорит она.
– Я играю в эту игру больше, чем кто-либо.

Она смотрит на герб своей семьи, вырезанный в стене, и у меня такое чувство, что я могу предположить, какова часть ее «а что если».

– А как насчет теории Астона?
– спрашивает она, напоминая мне, что нам нужно пройти через еще большую неловкость, прежде чем это закончится.

Я не могу смотреть на нее, когда спрашиваю:

– Он сказал тебе?

– Я понимаю. И для записи, не уверена, что она права. Но даже если это так, это ничего не меняет. Не хочу быть связана с кем-то, кто просто пытается исправить меня.

– Но что, если это единственный способ помешать силе уничтожить тебя?

– Потом разберусь с ним. Это не твоя проблема.

Мы оба знаем, что это не так.

– Что относительно последнего?
– шепчет она.
– И не заставляй меня повторять это. Это было достаточно смущающим в первый раз.

Серьезно... где обрушение грунта, когда оно мне так нужно?

– Я не думаю, что ты обольщаешь меня, - говорю я, глядя на ноги.

– Но?
– надавливает она.

Я могу услышать, как мой мозг кричит: «НЕ ГОВОРИ ЕЙ».