Он сказал, что доверял ей. Но её нутро не верило этому. Ему просто нужен был кто-то, кому можно исповедаться? Она просто была самой готовой доступной ему парой ушей? Его новым последним спасителем? Его новой Аской? До этого он сказал ей, что у него было только знание и оно делало его невероятно опасным. Он почему-то думал, что она будет другой? Или ему уже было всё равно? Или для того, чтобы, как он уже сказал, заставить кого-то страдать так же, как и он?

Она не хотела верить в это, верить ему. Она очень не хотела верить ему.

Во время предыдущих интервью он намекал на части этого, но услышанное целиком оно легло на её плечи невыносимым грузом. Ну почему он не мог держать всё при себе? Почему он должен был втянуть и её в это? Пусть сам всё помнит. Она не хотела этого. Почему он должен был так ранить её?

Дверь фургона распахнулась. За ней стоял мужчина, коренастый и широкий, с небритым лицом и маленькими глазами. Он открыл рот, чтобы сказать что-то, приказать что-то, и половина его лица разлетелась в кровавые клочья. Он боком упал на асфальт с глухим звуком.

Мана схватила Синдзи за руку. Она не думала об АТ-полях, Евангелионах, людях-Ангелах, его выборе убить её мир и разум и то, что осталось от её души. Она старалась загнать всё глубоко под эмоции и желания, как её учили, и думать только о нём. Человеке, с которым хотела встретиться. Человеке, которого хотела увидеть в нём.

Он был человеком, сказала она себе. Он всё ещё человек.

– Синдзи-сан, - сказала она, вызвав в себе весь накопленный за жизнь приказывающий тон, - следуйте за мной.

"Подчиняйтесь мне".

Он подчинился.

Они выбежали из фургона. Справа и слева были люди, стреляющие и кричащие друг на друга, целящиеся оружием и ненавистью, забирающие жизни. Люди, которые называли себя спасателями и героями и любили Икари Синдзи, сражались с рвением, которое даёт людям вера, но им противостояли обученные профессионалы, у которых во время схватки не было привязанности и закалённого смертью чувства жизни во время боя. В конце концов они победят потому что должны. Они не хотели делать это, просто должны были.

Мана тащила Синдзи за собой как годовалого ребёнка. Культисты прикрывали их от сил военных, позволяя почти беспрепятственно покинуть зону перестрелки. Все они были охвачены жаждой защитить божественное и не замечали их.

Грязные мужчины и женщины с оружием были похожи на детей с палками в песочнице, месте, где импульсивные эмоции торжествовали над выученной моралью. Они использовали свои машины и фургоны как укрытия, но перед лицом превосходящей силы их пыл, порождённый обожанием, мог лишь отложить гибель. Они не победят. Мане надо было вывести Синдзи из этого места. потому что он не может умереть здесь. Он не может умереть, потому что

Она увидела худую молодую женщину на земле, которая лежала как модель, пытающаяся обставить свою смерть стильно. Её короткие тёмные волосы испачкались в красном.

Мана не видела Кенске. Он был либо мёртв, либо убежал, либо захвачен. Было слишком много хаоса, чтобы ясно всё видеть. Несмотря на свой надёжный взгляд военного, она не могла зафиксировать всю сцену. Она не хотела. Буквально этим утром она признала, что могла видеть логику и эмоции в попытке освободить Синдзи. И теперь, когда он был вне защитного кокона военных, он

Он всё ещё... чем он сейчас был? Для неё? Он только что разрушил работу и убеждения всей ее жизни. Но он сделал это только правдой. Или правдой, какой он видел её. Очень давно ей приказали, что правда была субъективной. Что факт для одного, то может быть ложью для другого. Выслушав так много выживших, это стало для неё очевидно.

Но, как он и сказал, его правда влияла на все остальные. Он влиял на всех остальных. Его выборы. Или, скорее, его выбор. Уничтожить мир.

Он был человеком. Он всё ещё был человеком. Люди могут ошибаться. Они совершают ошибки, как он и сказал. Ошибки были фундаментальной частью жизни человека. Так оно есть. Какими ужасными эти ошибки не были. Он совершил ошибки и узнал себя благодаря им. Потому что был человеком.

Всё это было слабым оправданием. Способом отрицать всё, что он рассказал ей. Хоть как-то.

Она не хотела ненавидеть его. Даже за то, что он сделал с ней, с миром, с собой. Она просто хотела держаться за него, Икари Синдзи, который сражался, истекал кровью и искренне извинялся. Не за нечто, причинившее ей боль. Нечто, которое так заслуживало своего желания умереть.

Но он должен жить. Несмотря на всё остальное, даже его собственные чувства. Потому что если он жив, то он может всё исправить. Он может сказать, что это ложь или плохая шутка, и он вновь сможет ей нравиться. Ей не придется ненавидеть его.