– Да, ваше величество?

– Удачи и спасибо.

– Ваше величество?

– За ту ножку от табурета.

Королева накинула капюшон и вышла, бесшумно затворив за собою дверь.

***

Медвежонок - дурень глупый

С ревом громким, шустрой прытью

Через лес густой понесся

Ветви хлещут как нагайкой

Шерсти клочья выдирают

Ах медок то золотистый!

Сочный, вкусный, сахаристый!

Пчелы разом стражей лютой

Возле улья ратью встали

Покусали, победили, сладкоежку-бедолажку

Мама в нос его лизнула

Сразу боль любовь уняла

Диких слив ему в лукошке

Что весь вечер собирала

Принесла и накормила, дурошлепа-шалопая

Папа рыбкой серебристой

Что в ручье холодном, льдистом

Сквозь прозрачную водицу

Тенью призрачной струится

Угостил дите малое

Вместе вышли из берлоги

Всей семье пошли по лесу

Под пологом листьев желтых

Со спокойным сердцем, зная

Что едины,, неразлучны, и судьба бессильна злая

***

"Мане аструм унда" узнал Эскер, помедлил, прикоснулся к дереву. Кора, выцветшая и сухая, все еще плотно облегала ствол. Ива "утренней звезды", разновидность встречающаяся только на территории Иерархии, служила символом - гордым, вечным, упрямым. Ива, каждую весну обряжавшаяся в подвенечно-белое лиственное облачение, сносила засуху и морозы, терпела потопные ливни и паразитов. Короеды гибли от ядовитого сока, годы не имели власти. Из нее первые Высшие делали луки, копья и стрелы, из ее ветвей и листьев выделывали короны. "Белый венец" всякого нового Иерарха сплетали из "мане аструм унда", саженец "утренней звезды", постепенно мужающий и растущий, сопровождал верховного правителя до самого конца. И когда престол передавался следующему Высшему из Высших, его ждал свой личный саженец.

Крепости и гарнизону оказывали великую честь, если в самом центре твердыни сажали подобную иву. Это означало, что все окрест принадлежит Иерархии. Отныне и до конца времен.

В данном случае, конец времен наступил локально. Ива сгинула вместе с замком и долиной.

Развалины внутреннего двора, где пустило корни дерево, в блеклом утреннем свете приобретали вид жалкий, нежели зловещий. Ночью! О, ночью все было иначе! Обернутые сумраком, обломки башен и стен клыками вздымались к сумрачному небу, гуляющие сквозняки оборотнями выли из щелей. Сейчас же, небосвод, затянутый в рваные обрывки туч, цветом походил на выжатую половую тряпку, а просачивающиеся через прорехи облаков лучи высвечивал приконченную крепость, навевали постное ощущение уныния.

Оставив Конъюнктивита у высохшего русла, остаток пути до развалин дознаватель прошел пешком. Эскер ожидал сопротивления. Исступленного броска незримого присутствия, бешенной ярости. Хоть чего-то.

Бойницы пустоглазо пялились на низшего, осмелившегося приблизиться к замку вплотную.

Он миновал то, что осталось от ворот, прошагал сквозь руины казарм, обогнул колодец, прошел по вымощенному бежевыми плитками внутреннему двору. Там и увидел иву.

Но более ничего.

Проклятье, препаскудный выкормыш некромантии, словно играло с ним в прятки.

Эскер вновь вытащил из кармана кольцо, лунный камень, в оправе из латуни, личная - очень личная - вещь покойной травницы. Зажал блестящий кружочек между ладонями, зашептал. Чувствовал, как кольцо наливается холодом, тяжелеет, тянет вниз. Но неуспокоенный дух Селентии не торопился являться на зов. Нечто слушало, но не откликалось. Не хотело. Либо не могло.

Эскер шептал. Сконцентрировался, позволил холоду выступить инеем.

Отзовись!

Тот, кто лишен права на смерть, откликнись!

Эскер шептал. Кольцо до костей жгло пальцы.

А потом рвануло к земле, стремительно потянуло прочь, едва не вырвалось из рук. Тянуло, собакой-поводырем, гончей взявшей след, тянуло к дальней стене, туда, где открывался отменный вид на долину.

В куче мусора и песка путеводной звездной блеснул обломок металла.

Нет, не обломок. Брошь. Знак отличия.

Эскер сосредоточился. Предполагал, что последует. Набрав в легкие воздух, крепко сжал находку.

И...

... м еня окликает дозорный. Я поднимаюсь скорой хищной выправкой, ветер играе т в волосах, щекочет кончики ушей, несет странный гнилостно-сладковатый запах. Тления?

В голосе дозорного удивление. И страх. Чего может бояться Высший? Здесь только чернь, слякоть под сапогами. Грязь не страшна, ее просто надо подчищать.

Мы высшие.

Я поднимаюсь.

Возле дозорного стоит она. Как всегда прекрасна, как всегда презрительна, как всегда высокомерна. Я кланяюсь - так положено. Она кивает - коротко, официально. Длинные платиновые косы заплетены в узор , изящная ладонь с тонкими пальцами сжимает длинный жезл увенчанный черным алмазом, стройная фигура вдета в светлое бархатистое платье . Верно, полевая форма уже ни к чему, скоро по приказу Иерарха она откроет портал . Ее отзываю т. Мне будет не хватать. .. того, чем она была для меня.