Устремляются, но не цели не достигают . Лопаются пеплом, бессильно обращаются в ничто .

Я снова оборачиваюсь к ней , прекрасной, презрительной, высокомерной.

Впрочем, уже нет.

Страх передался и ей, вызрел в панику.

Совершенное лицо , как треснувшую фарфоровую маску, перекашивает ужас. На светлом бархатистом платье начинает расходиться пятно, хотя она давно перестала быть - если и вовсе когда и была - мочащимся в исподнее молокосос ом ,

Она бессвязно бормочет, жалко тычет пальцем во внутренний двор - и тогда я понимаю, что все кончено.

С ивы шелестящим шепотом осыпаются белые листья. Ива гибнет.

– Ты сказал, что отряд вырезал всех в деревне!
– почти плачущая мольба за спиной обвиняет, упрашивает.
– Ты сказал, что выродки низших преданы мечу и огню! Все, до единого! Ты ска...

Она не успевает договорить, я не успеваю ответить. Вой дозорного взвинчивается к небесам, ему вторят лучники.

Дозорный падает на колени, кожа лопается перезревшим плодом, из уже пустых глазниц сочится коричневый вонючий гной.

Я чувствую как сила, определению и понимания которой нет, вдавливает меня в камень, скручивает кишки в узел, сворачивает кровь в жилах.

Я умираю?

Нет. Таковой милости нам не видать.

Мы не умрем. Мы останемся тут навсегда. До конца времен, как велено. Кровью, потом, слезами , мочой пропитав все вокруг, мы останемся здесь, в бессрочном мучительном рабстве .

А она... Она уже не кричит.

Черный алмаз в навершие жезла разлетается на осколки.

Мы Высшие.

Мы прокляты .

Эскер выронил брошь, резко выпрямился, развернулся.

И увидел.

Дознаватель ошибался.

Одинокий призрак Селентии не блуждал в мучительной тоске по руинам. Скорее всего, его тут никогда и не было.

Но гарнизон оставался на посту.

Браслет из плюща и дриадского волоса предупреждающе сжал запястье, гномий амулет гневно вспыхнул рунами.

Из щелей, расселин и нор восставали туманом воины Иерархии. Клубясь, как пар над миской с супом, извиваясь, струилась в воздухе запертая в безвременье стража.

Проклятые подступали. Большинство уже не могло держать прежнюю форму, скорее всего, просто не помнили, как выглядели прежде. Гниющее шатающееся войско белесого марева буруном нахлестнуло на Эскера. Оно вопило. Причитало. Хохотало. И прежде всего - страдало.

Руны амулета пылали, исторгнув радужный переливающийся пузырь, разделивший Эскера и нежить.

Призраки Высших с визгом отпрянули, вспучились, вновь пошли вперед.

Эскер парировал. Всплеском колючего лилового пламени, заклинанием редким, оружием коим давным-давно рвали в клочья армии всевластителей. Безвредной для живых магией.

Для живых.

– Прочь, мразь!

Тени эльфов дрогнули, шарахнулись от сияющего фиалковым огнем абриса.

– Довольно!