Песни
вернуться

Клячкин Евгений Исаакович
Шрифт:

«Песня счастливой любви» очень проста, в ней нет второго плана. А счастье, по-моему, вообще вещь глупая. Только горе делает человека глубоким, прозорливым.

1989

Письмо

Белый ствол березы, белый снег качаясь, белый лист бумаги падал — на сырые листья, на затихший город, на ковер зеленый — на пол. В длинном поле ветер, ветер ветку носит, носит и, наверно, сломит. В маленьком конверте уверяет, просит, ничего, видать, не помнит. Обойми руками зябкую осину, — что она тебе нашепчет: «Виноваты сами — сами напросились». Но от этого не легче. Белый ствол березы, белый снег качаясь, белый лист бумаги падал — на сырые листья, на затихший город, на ковер зеленый — на пол. 10–20 октября 1967

Подарок

Ветер гонит стаи листьев по небу, нагие ветви подняты, как руки у тебя. Светел золотой листок у ног твоих, зато трава груба. Даришь мне букетик одуванчиков и говоришь: «Храни его, иначе я умру». Как же донесу домой подарок твой я на таком ветру?! Декабрь 1966

Песня «Подарок» написана на музыку Анджея Тжасковского. Это прежде всего мелодия, как она запомнилась мне из польского фильма «Загадочный пассажир». Женский голос ее пел без слов, и удары литавр вне ритма… Совершенно великолепно. Мне это очень понравилось, я долго мычал ее, пока это настроение не отложилось в слова.

1989

Поезд

Ударил из тьмы прожектор — раскрылись ее глаза. Колеса крутнулись где-то; качнулась назад земля. Упали рельсами руки. Комочком назад — «прости». И чьих-то фраз перестуки — «ах, тормоз не отпусти…» Но я рычаги бросаю. И поезд мой — так открыт! — по этим рукам — я знаю! — на взорванный мост летит. И дымом — все то, что мелко, и, все клапана закрыв, танцует черная стрелка на красной черточке — «взрыв». Шатается поезд пьяный, глотая черный туннель. И эхо хохочет в стены — «Не верь ты ей, ой, не верь!..» Я больше с собой не спорю. …И вдруг впереди — светло. И к радости или к горю — но, кажется, пронесло… (На этот раз пронесло.) 10–12 декабря 1963

Поезд издалека

Дальний слышится гудок — рельсы шепчутся о чем-то. Пассажирский иль товарный — им пока не угадать. У твоей щеки цветок, вьется труженица-пчелка, будто до него и верно не секунды, а года. Безразличный примем вид или лучше — беззаботный, будто и взаправду поезд — электричка, товарняк. Ну, проедет, пролетит — полно врать перед с собой-то! Жуй травинку, успокойся — ты сейчас увидишь знак. Вот дымок сороковых, тепловоз пятидесятых, на подножках на вагонных — по-вдвоем и по-втроем. Кто сумел — на боковых, остальные — на висячих, едем-едем незаконно в «завтра» светлое свое. Значит, поезд — вон какой! Где там нижняя подножка? Ну привет, пацан губастый! Мы прорвемся, но держись! Ты упрись в нее ногой, да всерьез — не понарошку. Незнакомое — опасно. Эта штука, парень, — жизнь! Пролистает паровоз пару верст, Намотает их на оси колес, перепуталось там все, не сошлось, натянулось, напряглось, порвалось, и развеял клочья врозь паровоз. Так и катится состав, как мелодия под струны. Все, что крупно, все, что мелко, есть и топливо, и груз. Эй, в машине! Не устал? Видишь, и не так уж трудно вовремя заметить стрелку, вовремя запрятать грусть. Вот купейный мой вагон. До начала — целый поезд. Как-то быстро все пропето, даже ахнуть не успел. Ведь казалось — на роман. Ну по крайней мере — повесть. Восемь строчек, два куплета — вот и все, что было, спел… Ну зачем цепочку рвать! Многоточие — не точка. Вон полянка, где лежал ты, мимо окон поплыла: непримятая трава, ни окурка, ни следочка. И остались, как ни жалко, лишь ромашка да пчела. 10 октября — 15 ноября 1986

Позиция

В ЦК наверняка скамейки не грохочут, на плюше мягких кресел там отдыхает глаз. Родная наша партия в крапиву сесть не хочет, но хочет сделать вид, что попку обожгла. И старые грехи едва признав сквозь зубы, считает, что тем самым отмылась добела. Но это не грехи — за нею трупы, трупы: в подножье пирамиды вся страна легла. Вчерашний генерал сегодня стал Главкомом. Понятно, что у нас не мог им стать сержант. Но чтобы новый блин не покатился комом, на совести маяк, он должен курс держать. При нищей-то стране в мильоны строить дачу, супругу наряжать в алмазные огни — не так здесь надо жить, и царствовать иначе, такое может вор, но Лидер — ни-ни-ни! Поднять народ легко — народ у нас доверчив, но это — раз-другой, а третьему — не быть. Веди, но помни — вниз нельзя катиться вечно, и вот уж ищет глаз, кому же стекла бить. Права пообещать — и правящей остаться. И сесть — и не обжечь, обжечься, но не сесть! Да как такому быть, ну как такому статься?! Как может серый волк козленочка не съесть? Зачем перебирать затертые страницы с надеждою найти в них новый поворот! Не страшно уезжать к далеким заграницам — куда страшней возврат в наш мир наоборот. Где тот же самый всадник, только с новой плетью, пришпорить хочет нас — привычного коня — и чешет нежный зад: «Ах, люди, пожалейте!» Пофукайте ему. Но только — без меня. 24–28 марта 1989

Пом. по кадрам

Из-под каменных глыб надбровных мутно-серые, бесконечные, ищут медленно, тяжи, ровно — человечины… человечины… Оживают, увидев новое, застывают, на цель нацелясь, и квадратная, трехпудовая, плотоядно качнется челюсть. На плечах неподвижна покатая бронированная посудина… …И такому вот питекантропу был подсуден я. Январь 1970

Последний тост

Посвящается Сене Фрумкину — с любовью

Дружище, как-нибудь! Авось — до встречи. И тот, и этот путь едва намечен. Кто знает, где подловит нас судьба! Нальем по ободок и сдвинем руки за прямоту дорог и стих упругий, за белизну последней из рубах. Мы живы, черт возьми! И это — чудо. Нам в спину дышит мир. Он наш покуда, и мы в нем — не последнее звено. А если небеса решат иначе, то каждый знает сам, что это значит… А впрочем, нам уж будет все равно. Звучит последний тост, и поднят кубок. Мужчина — это тот, чей шаг — поступок, а за поступки надо отвечать. Ну что ж, мы, отвечая, поседели, а нынче отмечаем выбор цели. Как говорится: главное — начать. Как говорится: главное — начать. 3 декабря 1978

Некоторые из моих друзей уезжали, и Сенька, он добрый был человек, очень. Хочу, чтобы ему было там хорошо. Ничего не слышал про него: как он устроился, что… Пусть им всем повезет. У нас всем одинаково не везет, а там может не повезти, а может и повезти. Мы люди равные, они — не совсем.

1989

Последняя игрушка

Т.М.

Зачем меня, как девочку, ты рядышком сажал, по очереди пальчики зачем мне целовал? В какие ж игры, солнышко, осталось нам сыграть? Повыдернуты колышки, и ты сказал — «пора». Желанненький, послушай — ах, быть, ах, быть беде — последняя игрушка — зайчик на воде. Перебегают зайчики, веселые, как ты… Ах, мостик, не качайся — я у перил крутых. 30 апреля 1964