– Больно, Том...

Вижу, как его ткани на плече будто сгорают, исчезают, растворяются...

***

Я сижу в приемном покое и местами не понимаю, что я тут делаю. Голова кружится, а сердце стучится в висках. Мне страшно. Я так и не понял, что у него случилось... И кто посмел обжечь его кислотой. Врачи уже третий час ничего не сообщают. Сказали только, что они позвонили его родителем. Что совсем меня не радует. Я ведь так и не узнал у Билла, что он рассказал Курту для того, чтобы сбежать из Марокко. И вообще, по мне, мы с ним в любом случае не должны...

– Томас Эртройт?
– молодая девушка называет мое имя, я поднимаю руку, поднимаюсь со стула.
– Вы друг Вильяма Каулитца?

– Ддда... Что с ним? К нему можно?
– у меня от волнения во рту все пересохло.

– Да, он пришел в сознание, и вы можете к нему пройти...
– она указывает рукой на полупустой коридор.
– Палата номер двенадцать.

– Хорошо...

Я прохожу мимо медсестры и иду к названной палате. Открываю дверь в просторную комнату. Тут очень светло, а мой брюнет лежит с перебинтованным плечом, слава богу, лицо не тронуто.

– Том...
– хныкает он и тянет ко мне руку. Я подхожу к нему, хватаюсь за его пальчики, сажусь на кровать.

– Хороший мой, мне никто ничего не говорит, - мотаю головой, - что случилось? К тебе приходили полицейские?

– Меня облили кислотой, Том. Доктор сказал, что мне сильно повезло, ведь кислота делалась в домашних условиях и она... В общем...
– он пытался быть спокойным, но сейчас снова сорвался на слезы.
– Там все плечо разъело...

– Тшш, - прикасаюсь губами к его губам, - любимый, мы там все исправим тебе, и следов не останется, не волнуйся. Лицо не задето, нет ведь?

– Неа, я не понимаю каким счастьем...
– вздыхает, шмыгая носом.

– Все-все, родной мой... Не переживай...

– Мне так больно было, - он сейчас похож на маленького мальчика - там все так болит...

– Врачи должны были дать обезболивающее...

– Нельзя обезболивающее, врачи не знают точный состав кислоты. А значит, опасно давать какие-нибудь лекарства, потому, что они могут вступить в химическую реакцию и будет только хуже...

– Тогда терпи, мой хороший, - целую его, - все пройдет...- прижимаюсь к его влажному лбу.
– Я с тобой.

– Скажи, что ты любишь меня...

– Люблю, Билл. Я люблю тебя. Я весь твой. Малыш мой... Хороший, любимый! Ласковый мой.

– Ты не бросишь меня из-за этого?
– он грустно смотрит на свое плечо.
– Там ведь шрамы останутся...

– Идиот, ты мой идиот, - целую его снова и снова, в глаза, в губы, в лоб, в щеки.
– Куда я от тебя денусь? Совсем дурак? Я не брошу тебя. Не брошу! Никогда не отпущу.
– Я успокаиваю его и успокаиваюсь сам. Он невероятный человек...

Одной рукой обвивает мою шею, глубоко целует. И тут же отпускает.

– Господи, - у него снова глаза увеличиваются в размерах, - Том, я же просил их позвонить моим родителям...

– И чего?

– Они приедут, а тут мы... Том, может, ты уйдешь...
– отводит взгляд в сторону. Я, конечно, понимаю его, но, по-моему, это слишком грубо для меня...

– Как скажешь...
– пожимаю плечами, отодвигаюсь от любимого. Мне неприятно. Почему мне так неприятно? Будто он отказывается от меня. Я же должен понимать, что он делает это ради сохранения наших отношений в тайне. Но почему меня так задевает этот факт?

– Эй, ну, Том...
– вижу на его губах улыбку.
– Глупый, ну, это же ничего не значит...

– Да, я понимаю...
– чешу затылок. Через дреды плохо получается.

– Давай я тебе позвоню после того как они уедут? Давай? Том, ну, Тооом...
– тянет меня за руку.
– Ну, Том...
– его глаза, как и пухлые губы, улыбаются, кажется, что он уже забыл о боли в плече.

– Ну, что?
– нависаю над ним.
– Я будто ревную, Билл...