Том 1. Стихотворения 1904-1916
вернуться

Хлебников Велимир
Шрифт:

«В дюжем ругательстве…»*

В дюжем ругательстве Хороним душу. О, златоустые в предательстве, Сечем устало вашу тушу. Мы, как Петры, даем тела, Мы вновь противники Мазепы. Конем, что нам судьба дала, В щепы змей разможжен уже нелепый.

1913

«Усопшие деды и пращуры…»*

Усопшие деды и пращуры, Вы солнце любили, как шкуру лосиную оводы. На прадедов падали мордами ящеры И рвали и ели их (новые к солнцу служения доводы). Из лося овод улетает, Маша серебряным крылом, А хлопец небу угрожает, Маша осиновым колом. Мы старых книг высоким пробкам Вино грядущее пролив, Кричим мы спичечным коробкам – «Ура», селедок умилив. Есть буря в крике: «Здравствуй, тьма!» Бабочку прошлого – мы прошлое ранили Пушкою. Чума, – Тебя мы извозчиком наняли. Жирных султанш Мы заперли в дом, Перед взорами ханж Пусть сидят нагишом. Пушкин нам жалок, Исчезли Баяны, Протухших русалок Глаза покаянны.

1913

«Сижу в остроге…»*

Сижу в остроге, Леса сосулек. В железах ноги Того, кто жулик. Приветы псов Словами лая. На воле шайка удалая Темницы щупает засов. И ищет светлой головы, Пускай она правит силой рук. О подоконник с бичевы Напилка тихий стук…

1913

Песнь смущенного*

На полотне из камней Я черную хвою увидел. Мне казалось, руки ее нет костяней, Стучится в мой жизненный выдел. Так рано? А странно: костяком Прийти к вам вечерком И, руку простирая длинную, Наполнить созвездьем гостиную.

<1913>

Мава галицийская*

В перчатке из червей Ладонь мою подам Веселым господам. Эй, эй, все живей! И пусть те, что руку трогали, Скользкий пир ночной кишащий, В воздух бросят возглас вящий, Озадаченные щеголи. Пусть поймут, кто настоящий. Эй, эй, все живей! Червяка, что на мизинце, Вмиг стошнило б от травы. Но в ночном моем зверинце Вам написано: увы! На меня бросает зелень Полусумрака шугай. Маве верящая, елень, Ну, по хворосту шагай. Двукопытные неопытные Белокурые друзья, Начинайте игры топотные, Умно помня, – с вами я. Люди, ответствуйте, надо ли Червивой стыдящейся падали?

1914

«а сзади была мостовой…»*

(Хвост Мавки-ведьмы превратился в улицу)
…а сзади была мостовой С концами ярости вчерашней. Ступала ты на пальцы башни, Рабы дабы В промокших кожах Кричали о печали, А ты дышала пулями в прохожих И равнодушно и во сне. Они узор мороза на окне! Да, эти люди – иней только. Из пулеметов твоя полька И из чугунного окурка Твои Чайковский и мазурка. А азбуки разрозненные члены Для площадных торговых кличей Идут, как парусы под пеной, Подошвы множества величий, Медвежей лапою топча Порывы в завтра отроча.

1914

Памяти И. В. И-а*

И на путь меж звезд морозных Полечу я не с молитвой, Полечу я мертвый, грозный С окровавленною бритвой…

1914

«Сегодня снова я пойду…»*

Сегодня снова я пойду Туда, на жизнь, на торг, на рынок, И войско песен поведу С прибоем рынка в поединок!

<1914>

Тверской*

Умолкнул Пушкин. О нем лишь в гробе говорят. Что ж! Эти пушки Целуют новых песен ряд. Насестом птице быть привыкший И лбом нахмуренным поникший! Его свинцовые плащи Вино плохое пулеметам? Из трупов, трав и крови щи Несем к губам, схватив полетом. Мы почерневший кровью нож Волной златою осушая, Сурово вытря о косы венок, Несем на запад злобу зенок, . . . . . . . . . . . . . . . Туда, в походе поспешая. В напиток я солому окунул, Лед смерти родича втянул.

1914

Смерть в озере*

За мною, взвод! И по лону вод Идут серые люди – Смелы в простуде. Это кто вырастил серого мамонта грудью? И ветел далеких шумели стволы. Это смерть и дружина идет на полюдье, И за нею хлынули валы. У плотины нет забора, Глухо визгнули ключи. Колесница хлынула Мора, И за нею влажные мечи. Кто по руслу шел, утопая, Погружаясь в тину болота, Тому смерть шепнула: «Пая, Здесь стой, держи ружье и жди кого-то». И к студеным одеждам привыкнув И застынув мечтами о ней, Слушай, – Смерть, пронзительно гикнув, Гонит тройку холодных коней. И, ремнями ударив, торопит, И на козлы, гневна вся, встает, И заречною конницей топит, Кто на Висле о Доне поет. Чугун льется по телу вдоль ниток. В руках ружья, а около – пушки. Мимо лиц – тучи серых улиток, Пестрых рыб и красивых ракушек. И выпи протяжно ухали, Моцарта пропели лягвы. И мертвые, не зная, здесь мокро, сухо ли Шептали тихо: «заснул бы, ляг бы…» Но когда затворили гати туземцы, Каждый из них умолк. И диким ужасом исказились лица немцев Увидя страшный русский полк. И на ивовой ветке, извилин Сноп охватывать лапой натужась, Хохотал задумчивый филин, Проливая на зрелище ужас.