Том 1. Стихотворения 1904-1916
вернуться

Хлебников Велимир
Шрифт:
4
Обреюсь молчанием, у слов выращу чуб. Чертоги бога отдам словам внаем. Пусть каждое слово мое – Это Разин выплюнул зубы Вам: нате! проклятых невольник. Как поиск грозой колокольни, Велю – станут образу метки. Вы еще не поняли, что мой глагол – Это бог, завывающий в клетке.

1915–1916

«Страну Лебедию забуду я…»*

Страну Лебедию забуду я И неги трепетных Моревен. Про Конецарство, ведь оттуда я, Доверю звуки моей цеве. Где конь благородный и черный Ударом ноги рассудил, Что юных убийца – упорный, Жуя, станет жить, медь удил. Где конь звероокий с волной белоснежной Стоит, как судья у помоста, И дышло везут колесницы тележной Дроби злодеев и со ста. И гривонос благородный Свое доверяет копыто Ладони покорно холодной, А чья она – всеми забыто. Где гривы – воздух, взоры – песни, Все дальше, дальше от ням-ням! Мы стали лучше и небесней, Когда доверились коням. О люди! Так разрешите вас назвать? Режьте меня, жгите меня! Но так приятно целовать Копыто у коня: Они на нас так не похожи, Они и строже и умней, И белоснежный холод кожи, И поступь твердая камней. Мы не рабы, но вы посадники, Но вы избранники людей! И ржут прекрасные урядники, В нас испытуя слово «дей!» Над людом конских судей род Обвил земной шар новой молнией. Война за кровь проходит в брод, Мы крикнем: «Этот дол не ей!» И черные, белые, желтые Забыли про лай и про наречья. Иной судья – твой шаг, тяжел ты! И власть судьи не человечья. Ах, князь и кнезь, и конь, и книга – Речей жестокое пророчество. Они одной судьбы, их иго Нам незаметно, точно отчество.

1915–1916

«Я и Саири, мы вместе гуляли…»*

Я и Саири, мы вместе гуляли, Слова собирая для ласковой Ляли. Они растут среди мощных дубов Друзьями черники, друзьями грибов. Словесными чарами громко чаруясь, Наполнили мы весь березовый туес. Меня беспокоил задумчивый сум, И таял в ладонях из озера шум. Не будь сувора, не будь сурова, Но будь проста, как вся дуброва! Саири моя так изящна и хупава, Что рядом с ней каждый из города Глупова. Мокроогненные очи – это ты иль цыганча? Точно море около Сочи, шелка пролиты с плеча…

<1915–1916>

В лесу

Словарь цветов*

На эти златистые пижмы Росистые волосы выжми. Воскликнет насмешливо – «только?» Серьгою воздушная ольха. Калужниц больше – черный холод, Иди, позвал тебя Рогволод. Коснется калужницы дремя, И станет безоблачным время. Ведь мною засушено дремя На память о старых богах. Тогда серебристое племя Бродило на этих лугах. Подъемля медовые хоботы, Ждут ножку богинины чёботы. И белые ель и березы, И смотрят на небо дерезы. В траве притаилась дурника, И знахаря ждет молодика. Чтоб злаком лугов молодиться, Пришла на заре молодица. Род – конского черепа кость. К нему наклоняется жость. Любите, носите все те имена, Что могут онежиться в Лялю. Деревня сюда созвана, В телеге везет свою кралю. Лялю на лебеде Если заметите, Лучший на небе день Кралей отметите. И крикнет и цокнет весенняя кровь: Ляля на лебеде – Ляля любовь! Что юноши властной толпою Везут на пути к водопою? Кралю своего села! Она на цветах весела. Желтые мрачны снопы Праздничной возле толпы. И ежели пивни захлопали, И песни вечерней любви, Наверное, стройные тополи Смотрят на праздник в пыли. Под именем новым – Олеги, Вышаты, Добрыни и Глебы Везут конец дышла телеги, Колосьями спрятанной в хлебы, Своей голубой королевы. Но и в цветы запрятав низ рук, Та смугла встает, как призрак. «Ты священна, Смуглороссья», – Ей поют цветов колосья. И пахло кругом мухомором и дрёмой, И пролит был запах смертельных черемух. Эй! Не будь сувора, не будь сурова, Но будь проста, как вся дуброва.

Бегство от себя*

Воспоминания
1
Котенку шепчешь: «Не кусай». Когда умру, свои дам крылья. Писал устало Хокусай, А брови – Матери Мурильо.
2
Как девидеет ветка вишенек! Так безразумно, выше нег… Ведь золотой загар плеча Сожжет ваш разум, лепеча Про ту страну, где Самарканд И храмы – братья синих Анд. На волосах чернеет вёдрышко, Конечно, шелка. Но мотылька прилет дружка Зови. Цветок, красней, И, косы, падайте тесней. Их чешет верный гребешок. И падал сумрака мешок, Часы 12 пробили едва, <На> площадь памятника Скобелеву.
3
На стеблях взоров Громадные и черные шары. Приходит речи злой Суворов, Приносит дерзости дары. Двины рукою речи вышиты. Мурильо ротик нежный пишет.
<4>
Из ревности, из удали, Но режут сарты. Оттуда ли, Но золотой пожар ты! И косы падают, на солнце выгорев, И щеки круглые из песни Игоревой.

1915–1916

«Моих друзей летели сонмы…»*

Моих друзей летели сонмы. Их семеро, их семеро, их сто! И после испустили стон мы. Нас отразило властное ничто. Дух облака, одетый в кожух, Нас отразил, печально непохожих, В года изученных продаж, Где весь язык лишь «дам» и «дашь». Теперь их грёзный кубок вылит. О роковой ста милых вылет! А вы, проходя по дорожке из мауни, Ужели нас спросите тоже, куда они?

1916

Той*

В сторону меры зачет! Это – простой котелок, В котором идет звездочет Звездный постичь уголок, Чье облако вроде платочка, И я не похож на цветочек. Железный звук моей перчатки От синей Сены до Камчатки Народы севера потряс. Столетье мира кончил точкой Наборщик «рок» без опечатки. И вы, очарунья, внимая, Блеснете глазами из льда. И всходите солнцем Мамая, Где копий стоит череда.