Том 1. Стихотворения 1904-1916
вернуться

Хлебников Велимир
Шрифт:

1916

«Одетый в плащ летучих рыб…»*

Одетый в плащ летучих рыб, Нахмурил лоб суровый бог рыб. Какой-то общий шум и шип, И, точно выстрел красный, погреб. За парусами красными огня Чернеют люди и хлопочут. Могил видением казня, Прибой валов про смерть пророчит. И кто-то, чернильницей взоров недобрый, Упал, плетнем смерти подняв свои ребра, Упав, как башен и пушек устав. Вот палуба поднялась на дыбы, Уже не сдержана никем. Русалки! готовьте гробы! Готовьте из водорослей шлем, От земли печальной вымыв, И покройте поцелуями этот бледный желтый воск кости. А на небе, там, где тучи, человеческие плоскости Стаи режут синих дымов. Люди, где вы? Вы не вышли Из белой праотцев могилы, И только смерть, храпя на дышле, Дрожит и выбилась из силы. Она устала, пожалейте Ее за голос «куд-кудах»! Как тяжело и трудно ей идти, Ногами вязнет в черепах. Кто волит, чтоб чугунный обод Не переехал взоров ласточки, Над тем качнулся зверский хобот И вдруг ударил с силой вас тоски. И бьет тяжелою колодою Он оглупевшего зверка, И масти красною свободою Наполнят чашу, пусть горька.

1916

«Годы, люди и народы…»*

Годы, люди и народы Убегают навсегда, Как текучая вода. В гибком зеркале природы Звезды – невод, рыбы – мы, Боги – призраки у тьмы.

<1916>

«Ласок…»*

Ласок Груди среди травы. Вы вся – дыханье знойных засух. Под деревом стояли вы, А косы Жмут жгут жестоких жалоб в желоб. И вы голубыми часами Закутаны медной косой. Жмут, жгут их медные струи. А взор твой – это хата, Где жмут веретено Две мачехи и пряхи. Я выпил вас полным стаканом, Когда голубыми часами Смотрели в железную даль. А сосны ударили в щит Своей зажурчавшей хвои, Зажмуривши взоры старух. И теперь Жмут, жгут меня медные косы.

1916

«Пою…»*

Пою, Что палки бросает Перун, Паря, точно палка себя, Из точки пустоты, Как палка пустоты, Пышет пальбою тех пуль, Что пламенем стали полых Палок пения пороха. Пения пыли и пены, Пазы пузырей у певучего слова И в песне пещеры, И почки, и печени, Как палки, как полые палки, Что волят пустынных полей, Слова растянули молвы. И ты, что пустынною пеной пылишь, Пузырный Перун! Пастух пустоты, Пестуешь ты пламенный порох. Я тоже пою Пружинной пяткою пенистых пений, На пальцах из песен. Пламенем в пение понесся, прямое, прямое, Прямое, как палка пещер пустоты, Пернатый пустыми полями, палимый, пылимый Я из точки пустой и палимой. Пением полых пламён, Пением поля пузырься, пламенно полый Перун Но песня пещер, но песни пустот, Пений пещеры, Пений пещеры, Что пулями пятки Песней палят, как пламени полых пещер, На пальцах пера пустоты И палкой пылают, как почки. Прыгают, пляшут Под пение первой пещеры. Пастух пустоты, Пестуй, пылая, печени полых полей. Первый и первый и первый Перун! Пещерный Перун! Перун пещерный! Пением первый первых пещер, Первою палкой пари По пушистой поре, Пернатым порогам Пляшущей пены. Палицей полого пения Порохи пламенем пой! Первые пороха пены Пастью пушистою пей! Печени пылом, Первою птицею пламени, Полой порою порхая, Парусы перьями порешь, Порешь и пашешь перо. Парнем на пляске пещер, Пары пылая паров, Пламенный порох! Пламенный парень, Паси пылкую почку в пустую пещеру. Падает палка В песни пещер! Песенный парень парусом пламени, Палками пал, Пан пашни полей, Пухом пушистым Пиров пустоты, Пиром пения птах. Первый парень Поры пещерных полей, Стань правдой поючих пещер! Парусом песен, Пламенной палкой питая Пасть пустоты, Пир паха и паза, Пирующий пламенем, Праведный парень, Пылкий Перун!

1916

«Сегодня строгою боярыней Бориса Годунова…»*

Сегодня строгою боярыней Бориса Годунова Явились вы, как лебедь в озере; Я не ожидал от вас иного И не сумел прочесть письмо зари. А помните? Туземною богиней Смотрели вы умно и горячо, И косы падали вечерней голубиней На ваше смуглое плечо. Ведь это вы скрывались в ниве Играть русалкою на гуслях кос. Ведь это вы, чтоб сделаться красивей, Блестели медом – радость ос. Их бусы золотые Одели ожерельем Лицо, глаза и волос. Укусов запятые Учили препинанью голос, Не зная ссор с весельем. Здесь Божия Мать, ступая по колосьям, Шагала по нивам ночным. Здесь думою медленный рос я И становился иным. Здесь не было «да», Но не будет и «но». Что было – забыли, что будет – не знаем. Здесь Божия Матерь мыла рядно, И голубь садится на темя за чаем.

1916, 1922

«Где ищет белых мотыльков…»*

Где ищет белых мотыльков Сосны узорное бревно, В кувшине плещет молоко – Так снежен конь. На нем Оно! Оно струит, как летний мед, Такие зыблемые косы. На гриве бьется. Кто поймет Его священные вопросы? Его ночными именами Ночей одену голоса я. Нога качает стременами, Желтея смугло и босая. Где вас уносит властно птичий вал, Как предков певчая река, И ищет бледного величества Его смущенная рука. Где быль – лишь разумная боль О славе, о боге, о беге по верам, И где на олене король Для крали цветы собирал старовером.

<1916, 1918>

«Веко к глазу прилежно приставив…»*

Веко к глазу прилежно приставив, Люди друг друга, быть может, целуют, Быть может же, просто грызут. Книга войны за зрачками пылает Того, кто у пушки, с ружьем, но разут. Потомок! От Костомарова позднего Скитаясь до позднего Погодина, Имя прочтете мое, темное, как среди звезд Нева, Среди клюкву смерти проливших за то, чему имя старинное «родина», А имя мое страшней и тревожней На столе пузырька С парой костей у слов: «Осторожней, Живые пока!» Это вы, это вы тихо прочтете О том, как ударил в лоб, Точно кисть художника, дроби ком, Я же с зеленым гробиком У козырька Пойду к доброй старой тете. Сейчас все чары и насморк, И даже брашна, А там мне не будет страшно. – На смерть!

1916

Коллективное

«Месяц плывучий…»*

Месяц плывучий Раз выглянет, Раз спрячется… Распря – чу! Раздирает тучи. Глянец Ту одел облаком певучим. Хлеб на стол выложен, щи на! Говорят, что голая женщина Красива при свете луны. Голос глух, лица красны, Закусывают рыжиком, пьют, Слюною брызжут, снуют. Ах, где бы мне от вас скрыться, где бы? И кроит искусно небо Из лоскутьев сизых, серых, черных вечер. Заняты икрой…

1912

«Небо душно и пахнет сизью и выменем…»*

Небо душно и пахнет сизью и выменем, О, полюбите, пощадите вы меня! Я и так истекаю собою и вами, Я и так уж распят степью и ивами.

1912

Другие редакции и варианты

«Я знал: ненарекаемость Возничего…»

Я знал: ненарекаемость Возничего, необъемность Полевичего, неотъемность Огневичего, неразъемность Водяничего, неувядаемость Девичьего. Я знал.

1907