— Нет, девочка, спасибо тебе!

— Кукурузу молотить…

— Эх, детка, была бы кукуруза, найдется кому ее молотить… — вздохнула тетя. — Есть же у меня Сосо…

— Сосо лентяй, — улыбнулась Хатия.

Я слушал их и ничего не понимал.

— У нас есть кукуруза, тетя Кето, много кукурузы. Папа велел передать вам: если нужно, мол, одолжу…

Хатия присела на травку, мы — рядом с ней.

— Спасибо тебе, Хатия, и отцу твоему большое спасибо! Не нужно нам кукурузы, она вам больше пригодится…

— Вечером папа принесет вам пуд кукурузы… — Хатия помолчала, потом тихо, почти шепотом, сказала: —А знаете, тетя Кето, то, что я тогда сказала вам, оказалось неправдой!

— Что?! — вскрикнула Тетя.

— Да. Неправдой. Ошиблась я, показалось…

Тетя подозрительно посмотрела на меня, потом на Хатию.

— А теперь ты говоришь правду?

Тетя встала. Я смотрел на Хатию разинув рот.

— Теперь я говорю правду, а тогда ошибалась. Я долго потом думала и поняла, что ошиблась! — ответила Хатия с улыбкой.

— Поклянись, Хатия! — сказала тетя, и я почувствовал, что у нее от волнения сперло дыхание.

Улыбка исчезла с лица Хатии. Она медленно встала и выпрямилась перед тетей.

— Кем мне поклясться, тетя Кето?

— Поклянись матерью, Хатия!

Хатия долго молчала. Потом она отчетливо произнесла:

— Клянусь могилой матери, тетя Кето!

— Девочка моя дорогая! — тетя обняла Хатию, осыпала поцелуями ее лицо. — Значит, ошиблась ты? А я-то… — Она вдруг разрыдалась, закрыла лицо руками и бросилась в дом.

Хатия стояла не двигаясь и улыбалась своей милой, чарующей улыбкой. Хатия улыбалась, но никогда раньше я не видел на ее лице столько печали и страданий.

После обеда мы работали на склоне, на кукурузном поле. Внизу на дороге показался наш почтальон Коция.

— Здорово, бабы! — крикнул он, словно не замечая нас — меня, дядю Герасима, Лукайю Поцхищвили и Виссариона Шаликашвили.

— С чем пожаловал, Коция? — отозвалась за всех бригадир Ксеня.

— Да вот, привез вам сахар, масло, крупчатку, икру, балык, мед… Для керосина и мыла сегодня не хватило места, привезу завтра… А пока нате вам газету, кладу ее вот здесь, под камнем, забирайте!

— Писем нет?

— Письма в пути!

— Чтоб тебе!..

Коция ушел, покачивая головой. Я сбежал вниз, принес газету. Все окружили меня.

— Ну-ка прочти, Сосойя, что нового на свете! — попросил дядя Герасим, удобно усаживаясь под деревом.

Я начал:

— «…После ожесточенных боев наши войска оставили города…»

Закончив чтение, я отложил газету. Никто не проронил ни слова. Наконец после долгого молчания заговорил Виссарион Шаликашвили:

— Прет, значит, сукин сын?!

Он в сердцах стал выколачивать трубку об черенок мотыги.

— Прет, да еще как!.. — вступил в разговор Лукайя. Он оторвал кусок газеты, насыпал туда табак, свернул самокрутку, закурил, выплюнул приставшую к губам табачную пыль и продолжал: — Вся Европа работает на них… Здесь тебе и Франция, здесь тебе и Австрия, и эта… как она называется, Сосойя, страна рядом с ними?

— Чехословакия.

— Вот. И Чехословакия… А кто работает на нас?

— На нас работаем мы! — сказал дядя Герасим.

— Кто «мы»? — переспросил Лукайя.

— Я, ты, он, вот эта золотая девочка — Хатия, вот этот прохвост — Сосойя, бабы наши…

— Вот-вот, бабы, оно и видно по нашим делам! Работяги!.. А Гитлер — у порога! — махнул рукой Лукайя.

— В воскресенье ходила я на базар… — начала Като.

— Было, конечно, полно всего, выбирай что душе угодно! — хмыкнула Агати.

— Да погоди ты! — прикрикнул на нее дядя Герасим. — Ну и что дальше?

— Был там один… — продолжала Като. — Так он рассказывал…

— Что же он рассказал?

— Оказывается, Гитлер выдумал новое оружие: за десять верст кругом сжигает все…

— Кто сказал это? — спросила Маргарита.

— Этот самый… Министр Гитлера… Как его?

— Геббельс?

— Да. Геббельс, чтоб ему околеть!..

— А что еще?

— А еще говорил, оказывается, этот… Фамилия у него вроде нашего Рубена Трапаидзе…