Не знаю почему, но об эсминцах типа «Жаркий» («Живучий» относился к этому типу) в нашей литературе пишут и мало и к тому же неточно. Может быть, потому, что уж больно необычной была история их появления в нашем Северном флоте.

Комплектовали команды, которым предстояло принимать эсминцы и воевать на них, кадровыми офицерами, служившими прежде на кораблях этого класса. Да и старшин и рядовых краснофлотцев отбирали тоже из экипажей отечественных эсминцев. Многие из моряков, кроме того, прошли суровую школу войны. Так, экипажи «Дерзкого» и «Деятельного» составили из североморцев, «Жгучего» и «Жаркого» — из балтийцев, «Доблестного» и «Достойного» — из черноморцев. Только тихоокеанцы, из которых сформировали экипажи «Живучего», «Жесткого», еще не имели боевого опыта.

И вот 24 апреля 1944 года Народный комиссар Военно–Морского Флота Н. Г. Кузнецов провел смотр команд, отправлявшихся через океан на приемку кораблей, и остался доволен. Из его короткой напутственной речи мне особенно запомнились слова о необходимости блюсти за границей честь и достоинство советских моряков, граждан великой страны.

— Помните, — говорил нарком, — корабли, которые вы будете принимать в Англии, — не подарок союзников. Право на них завоевано кровью советских людей в борьбе с немецко–фашистскими захватчиками.

Утром 28 апреля 1944 года на «Джоне Ленноне» и других американских транспортах, стоявших на рейде в Кольском заливе, прозвучали колокола громкого боя. Снимались с якоря.

Еще накануне рейдовые буксиры доставили наших моряков на транспорты. Тогда же в залив вошла и архангельская группа судов с экипажами линкора и подводных лодок.

Личный состав размещали на судах с учетом возможных боевых потерь. Так на один транспорт приходилась четверть боевой смены линкора и боевая смена подводной лодки, а также один–два офицера штаба и политотдела отряда. Экипажи эсминцев не дробили: каждый занимал один из транспортов. Командование отрядом размещалось на английском конвойном авианосце «Фенсер».

Международным морским правом установлено: корабль или шлюпка являются частью территории государства, флаг которого на них поднят. И вот уже сутки экипаж «Живучего» находится на американской территории — на «Джоне Ленноне».

Приняли хозяева нас сдержанно. Помощник капитана Мор, сухопарый американец средних лет с маленькими черными усиками, весьма лаконично передал через переводчика распоряжения капитана. Они касались, в основном, свободы нашего передвижения по судну на всем пути следования в Англию. В частности, рядовому составу запрещалось находиться на верхней палубе. Краснофлотцев и старшин поселили в кормовом трюме, оборудованном деревянными нарами и камельками для обогрева. В соседнем трюме находились столовая и запасы продовольствия. Для приготовления пищи приспособлены были армейские походные кухни. Вход в трюм — через люк с верхней палубы. Ощущение такое, будто находишься в консервной банке — ни окон, ни дверей. Волны бьются где-то над головой: трюм ниже ватерлинии на два метра.

Офицерам отвели несколько кают, в которых обычно размещались кадеты [4] . Нам с Николаем Ивановичем Никольским досталась двухместная каюта.

Пароходы типа «Либерти», на которых нас отправили в Англию, американцы начали строить в сентябре 1941 года. Водоизмещение их — 10,5 тысячи тонн, скорость 11 узлов [5] . Однако прочность и живучесть «Либерти» оказались не на высоте: корпуса разламывались на крутой волне. Очевидно, этим и объяснялось обилие на них спасательных средств — вельботов, плотиков, надувных жилетов.

Как только машины дали ход, мы с Никольским вышли на палубу. Здесь уже было несколько наших офицеров.

Подошел и старший боцман Алексей Повторак, главный старшина, призванный из запаса. Он только что ходил на бак, где брашпилем матросы выбирали якорь.

— Ну, боцман, что увидел хорошего у американцев? — спросил старпом Алексей Прокопьевич Проничкин.

Ничего нового, товарищ старший лейтенант. А вот их боцман мне не понравился. Матрос один с брандспойтом замешкался, так он на глазах у всех как двинет его кулаком! Жаль, нельзя было вмешаться...

Так начался переход. Многие из нас попали на Север впервые и стремились получше рассмотреть окружающую местность. Мимо проплывали скалистые берега залива. Чуть дальше с обеих сторон возвышались сопки. Округлые у подножья, с тупыми вершинами, они были почти сплошь покрыты снегом, лишь местами виднелись клочки растительности — кусты да березки с кривыми, крючковатыми ветвями. Берега слева и справа пустынны. Кое–где попадались редкие домики, приютившиеся у самого уреза воды.

— Скучноватый вид, прямо скажем, — вслух выра зил свои мысли Анатолий Лисовский, командир артил лерийской боевой части.

— На Тихом океане тоже скалы и сопки, но там хоть настоящие деревья растут, — пробурчал штурман Ни колай Гончаров.

— Ничего, братцы, зато здесь северное сияние увидим, — успокоил всех Василий Лариошин. Командир минно–торпедной боевой части всегда отличался оптимизмом.

— А правда, что здесь куры не живут? — спросил Повторак и, заметив наше недоумение, пояснил: — В Заполярье полгода день, полгода ночь — рассвета не бывает. Слышал я, петухи отвыкают кукарекать и по гибают. Ну, какие же могут быть куры без петухов?