— Каково быть пассажирами? Наверно, лучше стоять вахту на холоде, чем прислушиваться к взрывам, сидя в теплом трюме?

Вопрос поняли не сразу, заговорили после небольшой паузы.

— Почему не разрешают по тревогам выходить на верхнюю палубу? Трюм ниже ватерлинии, и в случае чего выбраться из него... — радист Тишкин запнулся: понял, что разговор не ко времени.

— Вы слышали поговорку: «Со своим уставом в чужой монастырь не ходят»? В трюме более ста человек.

Представьте себя на месте капитана. — Командир экипажа посмотрел на обступивших его моряков. Лица их были сосредоточенны. После небольшой паузы Рябченко продолжал:

— А как же наши подводники воюют? Много они бывают наверху? А глубинные бомбы на них не сыплются?

Командир вынул из кармана пачку «Беломора», предложил рядом сидящим. Краснофлотцы вежливо отказались и стали доставать кисеты с махоркой. Закурили. Сделав две–три затяжки, Рябченко сказал:

— Вот примем корабль, тогда фрицам всыплем перцу за все.

Присутствие в трюме командира, его уверенный тон и спокойствие разрядили обстановку. Нервное напряжение спало, на лицах моряков засветились улыбки.

Рябченко понимал настроение матросов, знал, что хотя они и опытные специалисты, хорошие моряки, однако по–настоящему «войны не нюхали», не слышали взрывов бомб, не видели гибели людей. Помнится, когда к нашему эшелону в районе Кандалакши прицепляли платформы с зенитками, у многих тогда появилась настороженность: а вдруг налетит вражеская авиация? Здесь же еще хуже. Посадили всех в большую железную коробку, вместо оружия выдали надувные спасательные жилеты и запретили выходить на палубу. За бортом взрывы, звучат сигналы тревоги, грохочут пушки, а что происходит наверху — никто не знает. Это действует всегда удручающе.

Рябченко старался перевести разговор на отвлеченную тему, однако взрывы за бортом не утихали, и мысли моряков возвращались к гибели судна.

— А были на «Либерти» наши моряки? — немного «окая», спросил радиометрист Коля Коньков.

— Сведений об этом еще нет, — ответил капитан- лейтенант Фомин.

— А экипаж... спасали? — с запинкой произнес старший краснофлотец Рудь.

— Да, два эсминца и транспорт находятся там, — ответил Рябченко.

— В ледяной воде долго не продержаться. Обычно через 15–20 минут наступает переохлаждение организма, сердце останавливается, — проговорил старший лейтенант медслужбы Морозенко.

— Ну, а если больше двигаться? — испытующе посмотрел на врача Алексей Головин, командир отделения сигнальщиков.

— Ты еще про горчичники спроси, — улыбнулся Повторак.

По трапу застучали каблуки. В трюм спускался Володя Журавлев. Губы его были скорбно поджаты. Разговоры сразу смолкли. Журавлев принес печальную весть: на торпедированном «Уильяме С. Тайере» размещался экипаж «Достойного». Погибло больше двадцати человек. Команда была укомплектована черноморцами. Там же находилось и девятнадцать подводников.

Никто из нас не знал черноморских моряков, однако искренне переживал эту беду каждый.

Позже стали известны подробности случившегося.

...Время приближалось к 9 вечера, когда по распорядку дня команде положено пить чай. В кают–компании собрались почти все офицеры. Командир БЧ–П капитан–лейтенант Чулков, командир БЧ–V капитан–лейтенант–инженер Дорофеев и командир БЧ–III старший лейтенант Молотов задержались. В ожидании чая шел разговор о предстоящем праздновании Первого мая.

В верхнем кормовом трюме в это время проходило построение личного состава для перехода в столовую, находившуюся в носовом трюме. Выравняв шеренги, дежурный старшина 2–й статьи Вовк подал команду: «Нале–во!» — и тут раздался огромной силы взрыв, через несколько секунд за ним последовал второй. Настил вздыбился и обрушился. Вместе с обломками в воду попадали люди.

Торпеды угодили в носовой трюм и машинное отделение. Корабль разломился на три части. Носовая и средняя части судна через пять минут затонули, но корма еще держалась на плаву. Случайно оказавшиеся в кормовой части офицеры «Достойного» Л. Д. Чулков и И. Д. Дорофеев немедленно бросились в трюм к личному составу. Они прежде служили на эсминце «Железняков» и боевого опыта им было не занимать.

Осмотревшись, Чулков понял, что конвой продолжает следовать тем же курсом, а помощи не видно. На всякий случай приказал комендорам стать к кормовому орудию и подготовить боезапас к стрельбе — ведь неизвестно, что ожидает впереди. Затем Чулков взял на себя руководство спасением команды. Веревками и подручными средствами стали извлекать из нижнего трюма пострадавших. Дорофеев вместе с трюмными быстро осмотрел отсек и, убедившись, что вода не поступает, организовал изготовление плота из крышки люка. Оставшимся на корме Чулков объяснил обстановку, приказал ждать — должна же подойти помощь. Тем, кто оказался в воде, были сброшены спасательные средства.

Помощь подошла через полчаса, показавшиеся всем вечностью. Американский транспорт «Роберт Идеи», шедший концевым в колонне, спустил шлюпки и в них стали подбирать людей, плававших в воде. Британский эсминец «Вольтер» также спустил шлюпку, а затем подошел к правому борту аварийного судна. Была большая зыбь и пришвартоваться к транспорту удалось с трудом. Тем не менее на эсминец сняли 70 человек. Другой эсминец — «Олень» с подходом задержался — он описывал круги, сбрасывая глубинные бомбы на обнаруженную лодку.