Молчаливый полет
вернуться

Тарловский Марк Ариевич
Шрифт:
Не кокетничай со мною, Легковесная японка, — Разве можно взять женою Трогательного ребенка? Столь же нежной, столь же бледной, И с глазами как котята, В юности своей бесследной И луна была когда-то. Но в супружестве законном, В ходе месячного цикла, Солнце огненным драконом В чистую луну проникло… Много женщинами сшито Тканей и препон напрасных — Даже зонтик не защита От лучей и взоров страстных… Ах, не поддавайся зною, Шелковая перепонка, Не заигрывай со мною Из-под зонтика, японка!

12 июля 1926

В ожиданьи [101]

Дух и тело исковеркав, Адских пыток зная дело, Лишь одною не владела Католическая церковь: Это пытка ожиданья, Применяемая ловко Обожаемой плутовкой В час условного свиданья. Бедной жертве нет спасенья, И еще не знают люди Между всех своих орудий Лучшей меры откровенья. На часах деленья мелки, Но страшней тисков монаха — Их стремительные стрелки В спазме злобного размаха.

101

В ожиданьи. Новые стихи. 1927. Сб.2. Автограф — 39.18 об., под загл. «Гимн ожидания».

22 февраля 1925

Вулкан [102]

Наша вечность велика нам, Тяжки страсти исполина — Я служу тебе вулканом Недоступная долина! Сил клокочущих излишки Под застывшею корою Будят огненные вспышки Над томящейся горою. Тлеет негой исподлобья Взор влюбленного бедняги — И, как пепельные хлопья, Буквы стынут на бумаге. Для чего она дана мне, Эта даль полунагая? Я, как письма, шлю ей камни, Сам ее не достигая. Лава медлит, и, слабея И сады свои колебля, Ждет Везувия Помпея, Захлебнувшаяся в пепле!

102

Вулкан. Машинопись — 39.69. Ждет Везувия Помпея — Везувий — единственный действующий вулкан, расположенный непосредственно на Европейском материке (близ Неаполя). Во время его извержения в 79 н. э. пеплом и лавой были уничтожены города Помпеи (Помпея), Геркуланум и Стабия.

10 июня 1926

О скуке [103]

— Пойди, — говоришь ты, скучая, — И сердце мое взвесели! — Пускай не имею ключа я К забавам печальной земли, Пускай ни ключа, ни рубля нет, Пускай ничего нет у нас, — Но духом невольник воспрянет И скуку прогонит на час. Побольше скучай, дорогая! — Чем горше улыбка твоя, Тем лучше, свой дух напрягая, Созрею для мужества я: Остроту сложу позатейней, Сыграю, струну теребя, Свожу тебя в цирк и в кофейню И Рим подожгу для тебя. Вся слава, все лучшие звуки Покорны тугому бичу, Что в женской взвивается скуке И щелкает в слове «хочу». Скотину, противную клади, Подвигнет лишь кнут за спиной — Скучайте же, подвига ради, Погонщицы славы земной!

103

О скуке. Машинопись с правкой — 42.68. Изначально ст-ние не входило в состав сборника; в корректуру вложена машинопись для дополнительного набора (возможно, в качестве «компенсации» за три ст-ния, помеченных редактором к изъятию).

22 сентября 1929

VII. СКОТНЫЙ ДВОР

Чудило (Сборная пародия) [104]

Ну, братва, и бывает же вздор. Чего со мной было — умора! Выхожу я вчера на дозор В подходящем месте для вора. А идет это вроде пижон, Пальто на нем без бахромок. Я его, конечно, ножом: Слегка попал, а слегка промах… Закричать он хотя не успел, Но привстал и блевнул красным, И сказал — белый, как мел: «Ты меня это, друг, напрасно. Я не знал, что такой капут Ожидает меня сегодня, Голова моя весит пуд, В этой ране — жар преисподней… Губы жгут и воздух сосут… Подойдите ближе, убийца, Поднесите к лицу сосуд, Помогите виску напиться!» Он еще раз блевнул нутром И шепнул: «У меня забота — С самопишущим золотым пером Возьми у меня листик блокнота. Запиши мой последний стих, Сочиненный мной по дороге, И пошли его, ради всех святых, В “Новый луч” или “Красные итоги”…» Вижу я — от луны светло. Дай, думаю, запишу частуху. Прохрипел он мне тут свое барахло (Без фамилии — не хватило духу). И храню вот — без первых строк (Выкурили гады в ночлежке): «…Кратковременен жизненный срок, Мы живем, обреченные спешке. Чуть окрепнув, на самом краю Уходящего вдаль виадука, Мы провидим кончину свою И страдаем за сына и внука. О, не так ли суров народ Золотого советского края Ради милого сына живет, Ради внука в боях умирая? Этот жертвенный трепет атак, Это счастье…» Не кончил — скрутило. А здорово — так его так! Экой парень чудило…

104

Чудило. Новый мир. 1928. № 6. С. 172–173. Машинопись — 41.50–51.

1928

Свершитель треб [105]

Это был обыкновенный клоп — В меру трус и в меру кровопийца… Ах, не хмурься, лавроносный лоб! Снизойди, о лира олимпийца! Что нам стоит рассказать хоть раз Про дела и про заботы клопьи? Всё равно ведь — для дневных прикрас Мы стряхнем постельное охлопье! — …Каждый день, в пуховую метель, Звон матраца вызывал на дело, Пел трубой и забирался в щель Острый дух почиющего тела. По пчелиной трубчатой игле Кровяную передвинув подать, Полной колбой клоп скользил во мгле, Клоп спешил свой груз переработать. Столько раз согрев и напитав Красным медом золотую шкуру, Знал он твердо — и его состав, И давленье, и температуру. Но случилось…Нектар стал горяч. Бог потел, и это было ново. Хоботочком, как домашний врач, Клоп всю ночь выстукивал больного. Продолжалось… Свет не погасал. Кровь прогоркла. Изменив порядку, Клоп дежурил, он слегка кусал, Но не пил, а слушал лихорадку. Жар осекся — и за пядью пядь Начал падать, гнев сменив на милость. Что же с кровью? Клоп не мог понять, Почему она остановилась… Он бежал от страшной тишины И нашел за скважиной замочной, На кровати мужа и жены, Брагу тризны и уют полночный. — Кровь гудела, но была сладка, Кровь кипела, но не иссякала — И текла в каналы хоботка, Как вино венчального бокала… Очевидец и свершитель треб, В муках смерти и в пылу зачатий Ты сосешь благоуханный хлеб И на нем кладешь свои печати! Но встают усталые с перин, Жгут свечу, ругаясь словом скверным, И шипит гробовый стеарин: «Dies irae.. Requiem aeternam…» [106]

105

Свершитель треб. Бумеранг. С. 43–45. Автограф — 41.1–2.

106

День гнева… Вечный покой (лат.).

6 января 1928

Кондор [107]

Слегка чудаковатый контур За проволокою вольеры — И вот американский кондор, Который видел Кордильеры. Сны детства! Разреженный воздух… Майн-Рид…Кровать…Свечной огарок… Страна индейцев, лам бесхвостых И дорогих почтовых марок! Во время школьных репетиций Как было лестно — без запинки Повествовать о хищной птице, Которой поклонялись инки! На ярмарках из марок ярких, Чужак от областей надводных, Ты шел в обмен на самых жарких, На самых редкостных животных. — Охваченный меняльным блудом, За знак с твоею шеей голой Я мог пожертвовать верблюдом, Проштемпелеванным Анголой… Но счастье лет, азартом полных. Ты позабыл в тени вольеры — Твой мир — наплеванный подсолнух И праздничные кавалеры.

107

Кондор. Машинопись — 39.47.

2 февраля 1926

Утиная судьба [108]

Нотками нежного вызова, Зеленью тонкого пуха Тешила селезня сизого Сладкая утка-рябуха. Кроткое кряканье слушая, Лакомка, падкий до ласки, Думал он: «Вот она — лучшая В мире крапивы и ряски!» Думал он: «Всё приготовили К нашей утиной утехе, — Бабы — душой Мефистофили — Гретхен пленили в застрехе… Радуйся, жадная птичница, Ад нам любовью готовя, — Чадная утья яичница — Вот твоя выгода вдовья. Селезня, слезно воспетого, Гонят на сцену — пожалуйста! — Скажет ли кто после этого, Чем я не копия Фауста?..»

108

Утиная судьба. Машинопись — 39.98.