Шрифт:
Ну а мне-то как же
В этих днях найти заветное кольцо,
Если каждый день морщинкой мажет
Потускневшее как зеркало лицо?
Если в топи дней
Загруз по горло весь я,
И до новых маков мне едва-ль дожить.
Ах, какая сумасшедшая профессия —
Перед каждым олухом открыть врата души!
Петь и знать,
Что песни (мои дети) — только ворох
Никому ненужных черканных бумаг.
Жить, любить и знать, что очень,
Очень скоро
Все-равно мне соскочить с ума.
Но не все еще сонеты
Перепеты,
И не всю Любовь швырнул Земле поэт.
……………………….
…Хорошо нам, граждане-поэты,
Покупать за кровь ботинки и обед!
Март 1923.
ТАЙФУН У СЕРДЦА
Опыт динамичной статики.
Третью ночь
Нашим бешенством пляшут бесстыдные очи,
Очумелым тайфуном у сердца —
Набаты и взрывы,
И лязги и стук.
Пусть для других это — вкусный постельный кусочек,
Для меня — Магдалина, Пришедшая ночью к Христу.
Соскочивши с ума, мы у жизни легенду украли,
Цепи с ночи сорвали,
Блеснули уйти в Навсегда.
В серых сукнах недель
Менестрель
С гениальной актрисой сыграли
Перевитый огнями безумный последний спектакль.
Разве важно, что я — Дон-Кихот и игрушечный рыцарь?
Я же знаю, что стоит мне в Мир прокричать—
Сотням девушек пальцы кусать
И в истерике биться
От пылающей зависти к нашим угарным ночам.
Наши крики плетутся призывным узором фазановым,
Раскалённая сталь наших тел —
Ни стоять, ни лежать, ни сидеть.
И когда опустился шурша примелькавшийся занавес,
Вместо нас—
Только пепел сгоревших живыми людей.
Вы ушли как и те…
Как десятки, как сотни, как тысячи…
Будет снова мне сердце кровавить весна.
Но резцом Вашей страсти на многие месяцы высечен
На надгробии сердца кроваво-уродливый знак.
Вы ушли —
И усталые стуки реже.
И какое мне в эту минуту до гибнущих в буре Европ,
Если только что Я, понимаете — Я пережил
Новый всемирный потоп?
От махрового цвета души — обгорелые клочья,
Даже пепел
Танцующий ветер раздул.
…Пусть для других это — только постельный кусочек,
Для меня —
Магдалина, пришедшая ночью к Христу.
Март 1923.
Кременчуг.
ОХОТНИЧЬЯ АНАЛОГИЯ
Золотые щупальцы лунного шарика
Бороздят мою голову пятнами снов.
А в душе моей розовой — Южная Африка,
И я —
Охотник на глупых слонов.
Увешанный с пяток до носа оружием,
На лошадь — как в лодку веселый моряк.
А луна оплетет серебреющим кружевом
Эластичный (как женские груди) мрак.
Встречу тигра-ль, слона или точку колибри —
Эта ночь в меня дышет
Чудесами
Чудес.
Туда, где бритвой культуры выбрит
Для железной дороги девственный лес!
Из кадильницы далей
Мне ладаном,
Ладаном
Задышал огнегрудый циклоп-паровоз.
А на фраке небес — луною залатанном —
Муравьи голубые испуганных звезд.
И вдруг — кино-лентой — шумы, скакания!
Кашель ружей!
Упал карабин!
Под конем!
И над клеткой груди — чьей-то пулею раненый —
Слон уж лапу занес, обдавая огнем.
И слоновые глазки горят, как бенгальские свечи,
Предвещая, что хрустнет коробкой от спичек
Хоровод моих будущих дней.
…….
Как же мне проклинать тебя, жизнь и судьба сумасшедшая,
Что свою стопудовую лапу
Ты так часто заносишь над грудью моей?
Январь 1923.