Нора пожала плечами.

– Все равно это была твоя рубашка.

– Черт.

Уесли рассмеялся и потянулся к ее губам, но Нора отвернулась прежде, чем он успел поцеловать ее.

– Что случилось?

– Ничего, - ответила она.
– У меня дыхание с привкусом лошадиной плаценты. Позволь почистить зубы, прежде чем ты меня поцелуешь.

– Думаю, это самая отвратительная вещь, которую я когда-либо слышал в своей жизни.

– Что? Плацента хороший источник протеина, так?
– спросила она и снова рассмеялась.

– Нора… ты в порядке?

– Да, конечно. Конечно, я в порядке. Почему бы и нет? То есть, почему ты спрашиваешь?

Уесли посмотрел на нее, и Нора едва могла встретиться с его карими глазами, которые смотрели на нее с пламенной любовью ангела-хранителя. У Бога, наверное, были глаза, как у Уесли… каждому, кто смотрел в них хотелось сразу же попросить прощения за все грехи, которые он совершал.

– Для начала, ты стоишь под кипятком и дрожишь.
– Он прижался ладонями к ее лицу.
– Каждый раз, когда ты смеешься, я переживаю, что разобьются зеркала. Поговори со мной.

Он погладил ее щеку, поцеловал в лоб и прижал голову к своей груди. Будь прокляты высокие мужчины… она ненавидела их. Всех их. Они заставляли её чувствовать себя такой маленькой и такой слабой, лишь из-за их роста. Она ненавидела чувствовать себя маленькой и ненавидела чувствовать себя слабой, и ненавидела, когда Уесли напоминал, как сильно она ненавидела это.

– Я ударила ребенка, - прошептала она ему в грудь.

Уесли вздохнул и прижал ее еще ближе.

– Ты ударила лошадь. А не ребенка. С ним все будет хорошо. Чего бы не произошло, если бы его мама умерла на том полу или в клинике. Лошади плохо восстанавливаются. Они не собаки или кошки. Они заболевают, и ты просто их хоронишь. Скаковая Красотка могла не прожить и недели, если бы ветеринар положил ее на стропы. И…

– Сейчас ты можешь заткнуться, Уес.

– Да, мэм.

Под горячими струями душа Нора стояла в объятиях Уесли и плакала, позволяя воде смывать слезы прежде, чем они успевали скатиться по ее щекам. Прошло минут десять, может пятнадцать, пока вся боль и стыд, которые она ощущала, когда яростно стегала стеком маленькую спину жеребенка, не растаяли. Наконец, она выплакала все слезы, и поняла, что смеется в грудь Уесли.

– Теперь это похоже на смех Норы. Над чем смеешься?

– Над нами, - ответила она, потирая лицо о его рубашку чтобы вытереть сопливый нос.
– Почему, когда у меня нервный срыв мы оказываемся в ванной, где ты собираешь меня по кусочкам?

– Не знаю. Ванная, кажется, твое любимое место для нервного срыва.

– И здесь хорошо читать.

– Ты отвратительна.

– Что? Я читаю в ванной? А ты о чем подумал?

Уесли рассмеялся и уперся подбородком в ее макушку.

– Ни о чем. Абсолютно ни о чем.

Он выдохнул так тяжело, что Нора ощутила, как вздымается его грудь.

– А у тебя теперь какая проблема, малой?

Отстранившись, она посмотрела на Уесли и начала снимать с себя оставшуюся одежду.

– Ты. Ты моя проблема. Я схожу от тебя с ума, а ты собираешься уйти от меня. Правда?

– Уес, я только приехала сюда. И сейчас, кажется, твой отец более-менее нормально переносит мое присутствие. Так что это прогресс.

– Это не ответ на мой вопрос.

– Спроси еще раз.

Уесли смотрел ей в глаза, пока Нора снимала нижнее белье, и теперь стояла перед ним обнаженная и мокрая.

– Ты собираешься уйти от меня… снова?

Внутренности Норы сжались еще больше, чем это было в конюшне, когда она поняла, что натворила.

– Я не уходила от тебя в первый раз, Уес. Я вернулась к Сорену. И я заставила тебя уйти. Я не могла тебя оставить. Поэтому я тебя вышвырнула. Я была недостаточно сильной, чтобы уйти самой. Мне лишь хватило сил, чтобы приказать тебе уйти.

– Ты опять прикажешь мне уйти?

– Нет. В первый раз я думала, это убьет меня. Неделю после твоего ухода я едва могла говорить. Постоянно плакала.

– Сорену, должно быть, это нравилось.

– Он любил меня. И прощал каждую слезинку. Но ни разу не сказал мне не скучать по тебе, не говорить о тебе, не любить тебя.

– Ненавижу, когда ты говоришь обо всех хороших поступках, что он совершал. Так мне труднее его ненавидеть.

– Никогда не ненавидь Сорена.
– Нора расстегнула джинсы Уесли и начала стягивать мокрую ткань с его бедер и, наконец, сняла его влажную, покрытую соплями, рубашку.

– Ненавидь меня, но не его.

– Я ненавижу ненавидеть его.

– Почему? Мой Уесли, ненависть не характерна тебе.

– Нора… из-за него ты попала в больницу. Я был там, помнишь? Я отвез тебя в больницу после того, как он...

– Он этого не сделал, - продолжила она тихо и ненавидела себя за второе произнесенное слово. Она обещала себе, что никогда не расскажет Уесли о той ночи.

– Не сделал чего?

– Не его вина в том, что я оказалась в больнице после той ночи, когда вернулась к нему. Произошло другое.