Шрифт:
— Пудак у нас — важная птица. Большим человеком был. Даже в бригадирах ходил. Только вот опозорился и прогнали его из бригадиров.
— Как это — опозорился?
— Ой, сынок, даже и говорить срамно… — Бабушка огляделась, словно опасаясь, что кто-нибудь подслушает, и зашептала: — Женатый он, а с другой женщиной связался… Есть у нас одна вдова, Бессир… Председатель и Горбуш-ага вызвали его, вместе увещевать стали, прекрати, мол, этот разврат, а он ни в какую. Бросил семью и перешел к той, к своей… Она уж от него родила, не то одного, не то двоих, не скажу точно…
— А может, жена у него была плохая?
— Дурджахан? Что ты! Достойная женщина! Хозяйственная, честная, ей от всех всегда уважение. Почему председатель и ругал его… А дочка у Дурджахан… — бабушка вздохнула и плотнее придвинулась к Сердару: — Такая у нее подросла дочка, что надо бы лучше, да нельзя. И ростом взяла, и статью, и коса золотистая — все при ней! Первая красавица на селе… А умница какая! А скромница!..
— И она — дочь Пудака?
— Да. От Дурджахан.
— Что-то не верится… У такого подлеца чтоб дочь хорошая…
— Не говори так, детка. Не знаешь — не говори. От Пудака к ней и пятнышка не пристало — вся как есть в мать. Цветок весенний, а не девушка. И имя у нее такое подходящее — Мелевше… — бабушка вздохнула.
Сердар обалдело поглядел на старуху: Мелевше — дочь Пудака?! Ну да, конечно! Как же он мот Забыть? Снова девушка стала перед его глазами: стройная, нежная…
— Уж я на нее давно зарюсь… — бабушка огорченно покачала головой, — да где нам калым набрать?.. Мереда женили — все как есть подчистили, подскребли, ничегошеньки не осталось. Сейчас хоть половину собрать, пошла бы я к Дурджахан. Она бы меня назад не отправила. Да ведь с пустыми руками не явишься. Не видать нам этой невестки…
Соседский мальчишка отворил дверь:
— Сердар, тебя председатель зовет!
— Молла Акым?
— Да, Акым-ага. Домой велел к нему.
— Хорошо, я приду.
— Он приказывал побыстрее!
— Иди, иди, я сейчас.
Мальчик ушел.
— Гляди-ка, опять у моллы Акыма громкий голос стал, — бабушка усмехнулась и покачала головой. — И не пойму, за что ему от советской власти такое уважение? Разве что грамотный?
— Это важно, бабушка, очень важно. Он много лет в советской школе детей учил. И потом он ведь ни родовитым, ни богатым никогда не был. Школьный молла, — подумаешь, знать!
— Так-то оно так… А только хитер он.
— Ничего! Раскусим, если что не так! Ну, я пойду! А то как бы молла по старой памяти розгой меня не угостил за опоздание!
Глава вторая
В нынешнем Акыме-ага, председателе колхоза, трудно было узнать прежнего моллу Акыма. Конечно, он никогда не был истинным моллой, именитым, важным, в величественной белой чалме, и все-таки преображение его изумило Сердара.
Когда молла Акым учительствовал в духовной школе, это был высокий, худощавый молодой человек, белолицый, с едва пробившейся бородкой. Теперь он изрядно набрал мясца — отяжелел, раздался в плечах. Лицо у него стало загорелое, обветренное.
И повадки у моллы Акыма стали другие: ни суетливости прежней, ни робости. Голос стал густой, хрипловатый. Одним словом, самый настоящий председатель.
Акым-ага изменился не только внешне. Человек наблюдательный и неглупый, он пристально вглядывался в окружающий мир, стараясь разобраться в сложной его круговерти. Он не только старательно постигал необходимые для новой жизни науки, но и учился вести себя так, как требовали этого обстоятельства.
Молла Акым — будем называть его прежним его именем — мог быть серьезным и легкомысленным, молчаливым и разговорчивым, любящим уединение и компанейским — когда каким нужно. Он даже научился выпивать. Не то чтобы увлекался шумными сборищами и пьяными компаниями, но когда считал необходимым, вполне мог без вреда для здоровья пропустить рюмочку-другую.
Сейчас, собираясь посидеть за пловом с прежним своим учеником, молла Акым — ныне председатель Акым-ага — прежде всего хотел выяснить одно: зачем он приехал? Зачем человек, проучившийся пятнадцать лет, вернулся в село, чтоб снова жить среди безграмотных чабанов. Нет ли в этом его поступке подвоха?
— А что ж в Ашхабаде-то тебе должности не дали? — поинтересовался молла Акым, когда необходимые при встрече приветственные слова были произнесены.
— Предлагали остаться в Наркомземе. Начальником отдела скотоводства. Я отказался.
— Это зачем же? — молла Акым подвинул Сердару горячий чайник.
— А затем, что нечего мне, молодому специалисту, отсиживаться в конторе! Я зоотехник, я хочу по-настоящему изучить наше скотоводство, нашу пустыню.
— Пустыню? А чего в ней такого, чтоб ее изучать?
— Что вы, молла-ага! — Сердар по детской привычке называл своего собеседника моллой. — Пустыня — это кладовая бесценных сокровищ!
— Брось, Сердар, какая там кладовая! Пески они и есть пески.
— Вот в том-то и дело, молла-ага, что веками люди думали о Каракумах так же, как вы: пески, и все. Пустыня нема, она не может поведать человеку о своих бесчисленных тайниках! Их надо раскрыть! Взять у пустыни ее богатства.