Конечно, множество людей продолжали бодрствовать после десяти часов не только по привычке, но и потому, что их внутренние часы были весьма неточны. Хотя писатель Томас Тассер советовал «зимой ложиться в девять, а летом в десять», сезонные изменения представляются нам незначительными. Важнее то, что, как и в других традиционных культурах, время сна зависело не столько от привычного режима, сколько от наличия дел. Сэмюэл Пепис, в поздние часы разрывавшийся между соблазнами плоти и бременем управления, имел особенно беспорядочное расписание. Другие, и в сельской местности, и в городах, тоже работали или общались в предназначенное для сна время. «Всегда, когда это возможно, иди в кровать в десять или раньше», — писал сассекский лавочник Томас Тёрнер. Несмотря на то что он старался позволить себе семь-восемь часов сна, его обязанности приходского служащего и любовь к выпивке, помимо других «непредвиденных» случаев, препятствовали отдыху. Однажды в декабре после вечернего приходского собрания он вернулся домой около трех часов двадцати минут [ночи] не очень трезвым. «О, спиртное, — простонал он, — какие сумасбродства заставляет оно нас совершать!»14

В 1764 году читатели London Chronicle узнали о том, что близ французской деревни Мон «выдающийся соня» в течение пятнадцати лет изо дня в день спал с трех часов утра до восьми-девяти часов вечера. Подобные загадочные истории о сне, в том числе о нарколепсии и лунатизме, получали пространные толкования как в произведениях литературы, так и в прессе. Многие сочинения Шекспира — и «Макбет», и «Генрих V», и «Юлий Цезарь» — явно обращены к популярной теме сна. И не только сновидений, по праву являвшихся неиссякаемым источником вдохновения. Оливер Голдсмит подробно изложил на страницах Westminster Magazine рассказ о Чирилло Падовано, благочестивом падуанце, который во сне совершил кражу из монастыря и разграбил кладбище, погубив «все то хорошее, о чем молился днем». Джеймс Босуэлл, считавший сон «одним из самых необъяснимых и удивительных» чудес природы, записал в своем дневнике, что однажды, когда он и еще один атторней [83] спали в своих кроватях, они провели слушание судебного дела16.

В основном эти диковинные случаи были связаны с заблуждениями, рожденными на призрачных территориях, разделяющих сон и явь. Значительно ближе большинству людей было качество их собственного отдыха. «Крепкий сон — сокровище» — гласила итальянская поговорка. А Николас Бретон считал плохой сон одним из самых крупных «несчастий в жизни человека». В конечном счете, объяснял некий французский автор, «сон и бодрствование — это стержни, на которых держится все в нашей жизни, и если что-то разладится в них, то смятения и беспорядка следует ожидать и в остальном». Значимость сна состояла в том, что он породил типологию более утонченную, чем та, которую, по обыкновению, мы используем сегодня. Получившие широкое распространение выражения «спит как собака», «как кошка» или «как заяц» относятся не только к чуткому, но и к беспокойному сну. «Он такой осторожный, — писал церковник Томас Фуллер, — спит, как заяц, с открытыми глазами». «Ты спишь, как собака на мельнице» — говорится в шотландской пословице17. Более предпочтительным был «мертвый», или «глубокий», сон, который Босуэлл назвал «абсолютным, бесчувственным и бессознательным». Самым желанным все же был сон одновременно глубокий и продолжительный, или, как о нем иногда писали, «спокойный» и «тихий». «Спокойный сон, — отмечалось в старинном тексте, — пусть краткий, приносит больше пользы»: мысль, которая подтверждается современными исследованиями, показывающими, что состояние человека по утрам — отдохнувшим он себя чувствует или нет — зависит от количества его пробуждений в течение ночи18.

В семьях затрачивалось очень много времени на обеспечение спокойствия и безопасности сна. Перед тем как лечь спать, домочадцы исполняли положенные ритуалы. Безусловно, такое привычное, если не вынужденное поведение помогало унять тревоги, идущие от уязвимости сна. «Мы можем обеспечить свою защиту, но не рассчитывать на нее», — заметил поэт XVIII века. Даже Босуэлл, деятель эпохи Просвещения, известный своей космополитичностью, писал о «мрачных» ночах, когда он «боялся лечь и погрузиться в беспомощность и забытье». Из-за Сатаны и его приверженцев — «противника, который всегда бодрствует», негодовала Сара Каупер, — духовных опасностей было множество. Верования XVII столетия уподобляли дьявола льву, по ночам расхаживающему взад и вперед вблизи овчарни. Психическое и физическое истощение ослабляло защитные силы человека, противодействующие невоздержанным страстям, в том числе пороку «самоосквернения». Писатели предупреждали, что мягкая постель способствует возбуждению плотских желаний независимо от того, спит человек или нет. Богослов XII века Алан Лилльский убеждал христиан «обуздать волнения плоти и нападки дьявола — то, чего более всего надо страшиться и избегать во мраке этого мира»19.

Не меньшую опасность представляло то, что угрожало жизни и могло нанести увечье. Перед сном двери и ставни неоднократно проверялись. Писатель Джордж Герберт утверждал: «Многие ложатся в постель здоровыми, а находят их мертвыми». Такова была ужасающая судьба семьи Хеген из Франконии: Ханс, его жена, трое сыновей и служанка таинственным образом умерли во сне в сочельник 1558 года. За день до этого все они были «бодры, здоровы и пребывали в хорошем расположении духа». Когда их тела были обнаружены, они имели «естественный цвет» и у них отсутствовали какие-либо повреждения. Автор конца XVI века напоминал читателям, что на протяжении истории, начиная с убийства Ишбошета и кончая исчезновением волос Самсона, люди во сне становились жертвами своих врагов; с таким же успехом, вероятно, он мог включить сюда и нелепую смерть Сисеры, и обезглавливание Олоферна20.

Готовясь ко сну, семьи принимались за «охоту», чтобы очистить мебель и постельные принадлежности от блох (pulex irritans) и клопов (cimex lectularius), которые в XVI веке уже появились в Британии. Вшей (pediculus humanus) необходимо было вычесывать и выискивать в одежде и на коже. Возможно, французское выражение «грязный, как гребенка» (sale сотте ип peigne) восходит к этому ночному занятию. Клопы были везде, особенно там, где поблизости находились собаки и скотина. Чтобы отпугнуть комаров, члены семей, населяющих болотистые местности Восточной Англии, подвешивали в ногах своих постелей большой кусок коровьего навоза, а Джон Локк советовал для защиты от укусов насекомых класть рядом с кроватью листья фасоли21.

Простыни вообще никогда не стирали («Грязь лучше, чем смерть», — заметил Джон Бинг), а в холодную погоду постели необходимо было согреть при помощи наполненных углем медных кастрюль или, в скромных жилищах, горячими камнями, завернутыми в тряпье22. Температура воздуха опускалась очень быстро, поскольку домашние очаги засыпали, чтобы не дать догореть последним тлеющим уголькам и не допустить воспламенения. «Домострой» советовал вечером еще раз обойти вокруг дома, осмотреть его и определить по запаху, где остались непотушенные печи.