Шрифт:
— Сир, извините, но она скорее Ваша, а не моя, — поморщился ПОЭТ. — Трудно писать на заказ, знаете ли. Мы об этом уже говорили, простите меня за резкость тона. А вот Летопись продвигается как по маслу, чего не могу сказать о Поэме.
— Ну, — это вы зря! Такие события вокруг кипят, такие приключения мы испытали! То ли ещё будет! — возмутился я. — Пишите как не на заказ. А, собственно, по поводу чего копья-то ломаем? Всё, с сегодняшнего дня освобождаю вас от работы над Поэмой! Забыли о ней. Хрен с ней! Творите, что хотите. Главное, чтобы было талантливо, ничего больше не нужно. Если нет поэтического вдохновения, то, действительно, пишите пока Летопись, пополняйте Цитатник. Ради Бога! Нет, так, так нет… На нет и суда нет… — я обиженно насупился, опрокинул в себя рюмку настойки, подцепил на изящную серебряную вилку кусок сочного, печёного, ароматного мяса, с наслаждением стал его жевать.
— Ваше Величество, Вы меня не так поняли! Ради Бога, не огорчайтесь и не переживайте! — забеспокоился и засуетился ПОЭТ. — Бог с ним, с вдохновением! Это знаете ли, такая капризная, непостоянная и вздорная дама! То придёт, то уйдёт… Что же, всё время бегать за ней, унижаться? Вдохновение, да простит меня ГРАФИНЯ, даже не дама, а самая обыкновенная шлюха. Только делает вид, что хочет переспать со всеми, а на самом-то деле выбирает кого-то одного и ему себя тайно посвящает. И как понять, — пришла ли она сейчас к тебе искренне, по настоящему, или только делает соответствующий вид?
— Как хорошо сказано! — оживился я. — Как, однако, точно подмечено! Абсолютно с вами согласен!
Я подал знак наполнить бокалы и рюмки, громко произнёс тост:
— Выпьем за то, что бы вдохновение никогда не покидало нас, а является ли оно дамой или шлюхой, — это абсолютно неважно! И та, и другая — женщины, которые могут любить. За любовь! Какая любовь без вдохновения, какое вдохновение без любви!
Все с воодушевлением выпили. Между тем ПОЭТ, разговаривая сам с собою, нервно продолжил:
— Подумаешь, вдохновение! Придёт, куда она от меня денется, влюблённая шлюха! Грядёт великая Поэма! Сир, в ближайшее время, если мы будем, конечно, живы, ждите массовых самоубийств среди моих собратьев по поэтическому цеху! После опубликования Поэмы, конечно…
— Боже, что вы несёте!? — застонала ГРАФИНЯ.
— Ну, так это же совсем другое дело! Дружище, мне нравится ваш задор и настрой! — весело произнёс я. — Дерзайте, сударь, творите, не обращайте внимания на ГРАФИНЮ, её скепсис нам не указ! — я слегка хлопнул ПОЭТА по плечу. — Дворянство, я думаю, уже не за горами! Хорошая премия вам обеспечена!
— Сир! — побледнел и затрепетал ПОЭТ.
— Всё, я на это больше смотреть не могу! — заявила ГРАФИНЯ. — Ухожу, к чёртовой матери!
— Сядьте, любезная! — рыкнул я. — Здесь, как, впрочем, и везде, я определяю, кому уходить, а кому оставаться! И не ведите себя, как уличная торговка! Оставьте чёртову мать в покое раз и навсегда! Выбирайте выражения, Ваше Сиятельство! Понятно!?
— Да, Сир, простите, — пролепетала заметно побледневшая девушка.
— То-то, то-то! — мгновенно успокоился я и поднял рюмку. — За любовь, тысячу раз за любовь!
Все с готовностью последовали моему примеру. За столом после этого воцарилась несколько напряжённая тишина. После непродолжительного молчания я попытался разрядить обстановку.
— А в заключение нашего милого вечера, — весело и благодушно произнёс я, обращаясь к ПОЭТУ, — прочтите что-нибудь этакое такое, душе угодное и зубодробительное, нутро переворачивающее. Слабо?
— Ваше Величество, позвольте, я прочитаю одно стихотворение, скажем так, неизвестного автора, которое мне очень нравится? Это стихотворение я давеча совершенно случайно обнаружила в бумагах ПОЭТА, — тихо спросила ГРАФИНЯ.
— Вам сегодня позволено всё, сударыня! — я галантно поцеловал её ручку. — Валяйте, дорогуша!
— Боже мой, Сир, Вы несносны! — вспыхнула девушка.
— Ну, простите меня, старого циника… Что-то я сегодня действительно разбушевался. Молчу, молчу, весь во внимании!
ГРАФИНЯ взяла в руку тонкий высокий бокал с вином и совершенно естественно, без полагающихся в таких случаях и подчас ненужных игр с интонацией, продекламировала:
Ещё не расцвела сирень, но, эти лепестки — апреля дети, Закончат скоро свой полёт. Наступит новый день, но будет он не тот, увы, совсем не тот… Я прикоснусь щекой к шершавой ветке. Не знаю, как её зовут… Быть может, сакура, возможно, вишня. Я в этом мире не привык быть лишним, Но как хочу я слиться с дымом едким, Идущим в небо от костров, В которых жгут апрель …ПОЭТ неожиданно встал, нервно махнул рукой, всхлипнул и вышел из палатки. Я задумчиво наполнил рюмку и залпом осушил её. На душе было как-то необыкновенно светло, покойно и грустно. В голове моей вдруг непроизвольно и внезапно стали рождаться какие-то образы, ассоциации, но были они чрезвычайно расплывчаты и непонятны. Я и не стремился их особенно уловить. Чёрт с ними!
— Ваше Сиятельство, — спросил ШЕВАЛЬЕ. — А что такое сакура?
— Не знаю… Какая, собственно, разница!? — устало вздохнула ГРАФИНЯ. — Сакура, — она и есть сакура… Очевидно, нечто мистическое, метафорическое, абстрактное, ассоциативное. Сакура… Нечто прекрасное и иллюзорное. Не от мира сего…