Я поднял бокал с Можжевеловкой, задумчиво посмотрел на притихших ГРАФИНЮ и ШЕВАЛЬЕ, потом на грустного ПОЭТА и сказал:

— Господа, нам ли жить в печали!?

— Никак нет, Сир, — усмехнулась ГРАФИНЯ.

— Ни в коем случае, Сир, — загадочно улыбнулся ШЕВАЛЬЕ.

Я нежно погладил девушку по роскошным волосам, приподнял их, поцеловал ГРАФИНЮ в идеально гладкую и упругую шейку, а потом произнёс тост. — За любовь, за красоту, за талант, за разум и за победы, которые невозможны без всего этого! Виват, господа! Будем жить!

— Виват!!! — получил я неожиданно стройный и мощный ответ.

— Ну что же, пора отдыхать.

— Сир, прошу Вас, произнесите что-нибудь для истории, ну и для Цитатника, конечно, — попросил ПОЭТ.

Все засмеялись. Я поморщился, сосредоточился, потом улыбнулся, задумчиво взглянул на ПОЭТА.

— Сударь, вы, надеюсь, знаете, кто такой Омар-Хайям? Ведь вы немалое количество времени провели в библиотеке БАРОНА.

— Да, Сир. Омар Хайям… Это великий персидский поэт, учёный. Кстати, что это за страна такая, Персия? Где она находится?

— Персия, Персия…Сейчас она называется Ираном. А где находится? Где-то в Азии, рядом с Каспийским морем. Ладно, суть не в этом. Послушайте:

Все сидели тихо и неподвижно, печально и задумчиво смотрели на меня.

— Дарую авторство этих стихов вам, сударь, в честь вашего праздника, — весело и благосклонно произнёс я, подойдя к ПОЭТУ. — Спокойной ночи господа. Великие дела только начинаются!

— Спокойной ночи! Мы это знаем, Сир!

Мы находились на Северном Полюсе. Погода была идеальной. В высоком тёмно-синем небе ни облачка, ни единого намёка на ветер. Солнце яростно сияло, но не согревало. Вокруг — сплошная, бескрайняя, белоснежная, слепящая ледяная пустыня. Да, как много, однако, на свете мест, величественных и потрясающих воображение!

За последнее время где я только не побывал со своим таинственным спутником: и в Альпах, и в Гималаях, и в Париже, и в пустыне Калахари, и в Китае, и в Египте и ещё много где. Но, честно говоря, — ни в одном из этих мест какого-либо особого сверх чувства, сверх впечатления, сверх экстаза не испытал.

Вообще-то по своей натуре я не путешественник, а домосед. Никуда особо не рвусь. Люблю свой маленький и уютный дом, своих собак и кошек. Мне бы полежать на диване, почитать хорошую книжку или посмотреть интересный фильм. Поразмышлять о жизни, о судьбе. Побродить по небольшому, заросшему деревьями и кустарниками саду, полюбоваться розами, порыться в зарослях полудикой малины, выискивая созревшие ягоды, — маленькие, но удивительно сладкие, вкусные и ароматные.

Мне достаточно погрузиться в уютный шезлонг и некоторое время томно наслаждаться лучами полуденного солнца, а потом искупаться в маленьком бассейне, ещё некоторое время погреться на солнцепёке и вернуться в дом, где меня ожидает самое сладкое занятие на свете и, увы, недоступное большинству людей. Что же это за занятие? Творчество… Вся суть в нём. Любой вид и род человеческой деятельности — это, так или иначе, творчество. Но одно дело, заниматься, допустим, пчеловодством или пивоварением, а совершенно другое, — писать РОМАН. Писатель подобен Богу. Он, как и Творец, создаёт новые миры, пусть иллюзорные, но создаёт. А вообще, по-моему, спорным является вопрос о том, материальны ли миры, созданные Богом, или они тоже являются всего лишь некой иллюзией, игрой воображения Высшего Разума, какой-то непонятной и таинственной духовной субстанцией.

— Эти миры вполне материальны, не сомневайся, — прервал ОН мои плавно текущие мысли. — Посмотри, какая красота вокруг!

— Снега, льды, чистота, пустота, ну и что? — пробурчал я. — Посидели, побалдели, полюбовались, насытились, заскучали. И что же дальше?

— Как что!? — возмутился и удивился БОГ. — Впереди всегда должны быть новые впечатления и приключения! Только благодаря перемене мест и бесконечной смене декораций ощущается движение вперёд!

— Ерунда, — возразил я. — Не следует отождествлять мир и театр. Мир — это отнюдь не театр, а театр — отнюдь не мир. А вообще-то, если мы заговорили о театре… Знаешь, есть такие постановки, точно не знаю, как они называются, то ли моно спектакли, то ли театр одного актёра. Происходит это так. Выходят на сцену один или, в крайнем случае, два актёра и, сидя на скамейке, или на стульях, или лёжа в кровати, не осуществляя какого-либо особого движения, говорят, говорят, говорят… Это бывает намного интереснее, чем смена пышных декораций, или присутствие огромной массовки, дым, взрывы, полёты в воздухе, столпотворение на сцене ослов, лошадей, обезьян, медведей или голых женщин.

— Да, пожалуй ты прав. «Обезьян и голых женщин…». Надо же!? — БОГ весело засмеялся, потом наклонился, потрогал лёд и произнёс. — Холодно и твёрдо, однако.

— Да, — это самые умные и оригинальные мысли из всех тех, которые были произнесены на Северном Полюсе! — захохотал я.

— Зря смеёшься, — обиделся БОГ. — Таскаю тебя по планете, таскаю, пытаюсь расшевелить, приобщить к великому и прекрасному, а тебе хоть бы хны! Никакой благодарности!

— Да не меня ты таскаешь, а сам себя, — печально произнёс я. — Я нужен тебе в качестве неглупого собеседника и собутыльника, не более того. Прекрасно то, что с кем-то разделёно. Иначе всё теряет смысл! Я прав?

— Какая простая и глубокая мысль.

— Да уж, этой истине — века.

— Да, это так, — печально поморщился ОН.

— Я недавно смотрел интервью с одним известным режиссёром. Очень умный и образованный мужик. Так вот, он смоделировал гипотетическую ситуацию. Представь себе человека, у которого есть всё: здоровье, деньги, интерес к жизни, к путешествиям, к литературе и искусству, оптимизм, талант и так далее и тому подобное. Сажают этого живчика одного в огромный космический корабль, набитый всем, чего душа пожелает, и отправляют в космическое путешествие, из которого нет возврата. Короче, получает он билет в один конец. И вот начинается полёт.