– Для чего это: у настоятеля хорошенькая дочка?
– улыбнулся Артур.

– Ах, ты глупый человек!
– воскликнул Григорий с досадой на эту улыбку, не желающую восхититься тем, что ему казалось таким важным.
– При чём тут дочка? Его дочке четырнадцать лет всего, и нет: сегодня вечером уже через, - он глянул на часы - сорок минут состоится заседание приходского совета, который должен выдать мне рекомендацию для участия в молодёжном семинаре 'Светлая седмица'. Ты ведь помнишь объявление о конкурсе православных сочинений, которое висело у нас на первом этаже? Да что я тебе говорю: ты, кажется, и сам в нём поучаствовал?

– Да: чисто из озорства. Мне было просто интересно узнать, насколько убедительно я смогу воспроизвести образ мысли, ожидаемый от 'православного юноши'.

– И насколько же убедительно у тебя получилось?

– Девяносто один балл из ста, как мне сообщил оргкомитет...

– Что?
– недоверчиво поднял брови Григорий.
– Это уж... это уж верх цинизма, я тебе скажу! В любом случае, у тебя нет шансов, потому что одного высокого балла недостаточно. Нужна ещё обязательная рекомендация за подписью любой православной организации.

– Да уж, - вздохнул Артур с притворной скромностью.
– Такой бумаги мне не видать как своих ушей...

– Ещё бы!
– нетерпеливо подтвердил Григорий.
– Ты думаешь, их направо и налево раздают? Отец Александр уже позвонил организаторам, и те ему сказали, что с моими баллами, тоже неплохими, я почти наверняка прохожу, дело за малым, то есть за рекомендацией. А если тебе кажется, что 'Седмица' - это просто рядовой молодёжный семинар, из числа тех, которые не сосчитать, то ты ошибаешься, честное слово! 'Седмицу' организует Преосвященный митрополит Питирим, руководитель Отдела по делам молодёжи РПЦ. Понимаешь ты, чт'o это на самом такое? Это - что-то вроде молодёжного Архиерейского собора в миниатюре!

– Насколько я понимаю, молодёжные соборы, молодёжные правительства, молодёжные парламенты и прочие такие вещи, которые организуются взрослыми серьёзными дяденьками ради имитации настоящих соборов, правительств и парламентов, никогда ничего не решают?
– сдержанно уточнил Артур.

– Верно, в масштабах церкви не решают ничего, и глупо думать, будто нам позволят провести реформу церковной жизни, но разве в этом дело! Когда поднимаешься так высоко, когда виден таким влиятельным фигурам, как митрополит Питирим, - тебя обязательно заметят, и тогда перед тобой все двери открыты!

– А ты очень хочешь распахнуть эти двери... Что ж, я тебя поздравляю, Гриша. Это важный шаг в твоей церковной карьере, - сказал Артур с долей иронии. ('Поздравляю, но видит Бог, не могу избавиться от ощущения некоторой неестественности твоего дьяконства, которое плохо рифмуется с твоим честолюбием', - прибавил он в уме.)

– То-то же!
– его собеседник не расслышал или не желал услышать этой иронии.
– Мне пришла в голову глупая идея: может быть, ты хочешь пойти со мной? Ты увидишь, что мы, мы, православные - совсем не такие страшные люди, какими нас принято малевать. В либеральном сознании, например.

– Я не либерал, как тебе известно, а тебе, похоже, просто нужен лишний свидетель твоего торжества, Гриша... Что ж, я не завистлив - и да, я действительно хочу пойти с тобой!
– согласился Артур.
– Мне, может быть, тоже нужно тебе кое в чём признаться...

Григорий усмехнулся.

– В безверии, наверное! В чём ещё ты мне можешь признаться? Твоё безверие написано на твоём учёном лбу, Артур, увы тебе и всем интеллектуалам, променявшим веру на игры ума. Или в тайных симпатиях католичеству, в 'криптосоловьёвстве' каком-нибудь: чего ещё можно ожидать от тебя?

– Может быть, и так... Надеюсь, криптосоловьёвцам не возбраняется участвовать в заседании приходского совета православного храма?

– Не возбраняется, - позволил Григорий великодушно и с ноткой барственности в голосе, оглядев своего 'незадачливого' товарища.

III

Отец Александр, настоятель Феодоровского собора, жил в Кузнечном переулке, в двух шагах от музея Достоевского, в историческом доме. Впрочем, в центре Петербурга каждый дом - исторический. Дверь приятелям открыла немногословная четырнадцатилетняя поповна, которая лишь пробормотала о том, что они первые, и скрылась в кухне. Григорий, не раз бывавший на квартире протоиерея, уверенно прошёл в 'залу': большую комнату с двумя высокими окнами. Артур поспешил за ним, немного робея. Он, вопреки всему своему любопытству, уже не был уверен, что оказался в правильном месте и в правильное время.

– Так что, коллега: не хочешь ли признаться в твоей страшной тайне?
– насмешливо спросил Григорий, закончив изучать бумаги на столе.

– А?
– отозвался Артур, опомнившись (он рассматривал большую и древнюю икону в красном углу комнаты).
– Признаться... Что же: пора, действительно, признаться, и 'коллега' - это ты очень точно сказал. Ты и сам не представляешь, насколько... Но мне нужно от тебя такое же обещание молчать, которое ты мне дал.

– Христианину как-то зазорно клясться, - неуверенно проговорил дьякон.
– Не по-евангельски это.