Лиза помотала головой:

– Нет, нет, не буду я ничего бить и ломать. И участвовать ни в чём не буду, и... миленький мой, прошу тебя: оставь меня одну на несколько часов! Мне нужно это пережить и продолжить жить дальше, пусть даже без всякого торжества и невозмутимости, о которых ты говоришь. Хорошо?

XXX

Вернувшись на хутор, Артур обнаружил, что все его коллеги (кроме Лизы) собрались в столовой. Верней, писатель и монах прибирались в самой столовой, восстанавливая порядок после разгрома, а Олег с Максимом на кухне чистили картошку. Кое-какие запасы продуктов сыскались, правда, не в изобилии и без разносолов, конечно. После ухода всех помощников, перед лицом уже произошедшего и новых возможных угроз волей-неволей приходилось устанавливать 'военное управление', при котором вперёд действительно выдвинулся Вторник (Артур пропустил, как и когда это случилось): именно Олег назначал теперь дежурных по кухне и выписывал прочие наряды. Одним из распоряжений нового 'коменданта' было, между прочим, запереть ворота и калитку: Артур с Лизой едва успели вернуться с их грустной прогулки.

Обед (варёная картошка с растительным маслом) поспел наконец. За столом участники, не сговариваясь, принялись высказывать вслух накопившееся возмущение:

– Так невозможно жить! Отчего нас бросили на произвол судьбы?

– Свинство какое-то, честное слово!

– Архиерейскому собору вообще нужны наши рекомендации или нет?

– Кто там у них, интересно, работает в Молодёжном отделе? Верней, служит? Руки бы повыдёргивал этим людям!

– Связи нет, света нет, скоро и воду отключат! Мы звери, что ли, чтобы жить в таких условиях?

– Воистину, братья, это мы звери и есть, те самые, которых в пятый день произвёл Господь.

– Очень смешно, брат Евгений! Я похож на зверя?

– Конечно, похож, Максим Петрович, уж если отец дьякон Вам грозился поотшибать Ваши ветвистые рога.

– Дурак Вы, Сергей Николаевич! А ещё писатель, тоже мне.

– Да: забросили нас здесь, оставили...

– Элои, элои, лама савахфани!

– Это что такое? Что ещё за лама?

– Лама - это животное, которое умеет плеваться.

– Плеваться! Я сейчас сам начну плеваться!

– Хватит уже орать! Кто будет плеваться - того назначу в наряд по кухне вне очереди!
– пригрозил Олег.

'Сказать им или не сказать об открытии Лизы?
– грустно размышлял Артур.
– Пожалуй, всё же не ст'oит. И без того мы почти уподобились зоопарку. А что начнётся, если они узнают!..'

К концу обеда он положил в чистую тарелку оставшиеся три картофелины и пошёл с ними к выходу.

– Куда?
– поразился Олег.

– Лиза сидит голодная, - стыдливо пробормотал Артур.

– Хм!
– хмыкнул комендант.
– Хорошо, но разрешения можно было спросить? Есть у Вас язык, товарищ Симонов, или нет? Давайте договоримся, чтобы в последний раз было такое! Никто не хочет, я думаю, разводить в комнатах настоящих зверей, вроде тараканов, крыс и прочего! Слышите, уважаемые? Это всех касается!

'Тьфу!' - мысленно ругнулся Артур, но вслух ничего не сказал: вновь его взяла усталость, и не было задору спорить.

Девушка открыла ему дверь и сдержанно поблагодарила за скромный обед. Глаза её были красными.

– Пожалуйста, иди теперь, - шепнула она.
– Я не хочу, чтобы те, кто сидит по ту сторону экрана и чешет своё жирное брюхо, слышали наши разговоры. Ни одного словечка им, вурдалакам, не достанется!

XXXI

'Военная власть' в лице товарища Константинова в связи с чрезвычайными обстоятельствами 'национализировала' оставшиеся у Артура хозяйственные свечи, а также восковые свечи в храме (насилу он отстоял десяток). По причине экономии свечей Вечернее правило в пятницу и Утреннее правило в субботу не читали.

По причине отсутствия основной докладчицы ничего не записали в пятничный протокол: говоря откровенно, никому из мужчин, кроме Артура и отчасти Сергея, проблема женщины в православии и не была особенно интересна. Под непрерывным дождём (как будто настоящий дождь добавился к рукотворному) уныло закончился этот день.

В субботу сразу после скудного завтрака перешли в актовый зал, немедленно решили сразу, до обеда, заслушать двух докладчиков и обсудить их рекомендации. Но едва Максим произнёс: 'Брат Евгений, прошу!', как белорус, кашлянув, смущённо сказал:

– Дорогие братья и сёстры, позвольте мне прямо сейчас кое в чём признаться! Дольше я это откладывать, вводя вас в заблуждение, не могу. Мы с вами находимся на семинаре православной молодёжи и именно в качестве православных имеем церковное и моральное право писать рекомендации Архиерейскому собору. Но из частных бесед или публичных откровений все мы одновременно знаем, что не всё в порядке с нашим православием. Не хочу называть ничьих имён, чтобы вы не подумали, будто я стремлюсь укорить кого-то. Прошу от вас лишь одного: пусть поднимет руку каждый, кто себя доподлинно считает православным человеком.