–

какая

восхитительная пастель! - Петион указал на

небольшую картину над письменным столом. -

Работа самого Николая Сверчкова. Не поверишь,

но мы с Георгием её на Сухаревке нашли. Сейчас

пытаюсь выяснить, что за кобыла изображена.

Судя по формам с завода Мосолова... Впрочем, вы

ведь по делу?

– И весьма неприятному, - Голиков достал

из портфеля письма. - Это поступило в адрес

вице-президента бегового общества, а вот эти

были посланы по почте пятнадцати уважаемым

беговым спортсменам и коннозаводчикам. Его

сиятельство поручил мне разобраться и доложить

ему.

Прочитав, Петион побледнел и прикусил

нижнюю губу. Алексей знал, это верный признак

ярости. Вспомнил, как несколько лет назад они

136

искали рибопьеровских рысаков, украденных

харьковскими цыганами. Именно так выглядел

Карлуша, когда выяснилось, что помощник

изюмского исправника пособник конокрадов.

Побледнел, прикусил губу, а потом схватил хлыст

и начал охаживать им продажного полицейского.

Даже на присутствие судебного следователя и

прокурора не посмотрел!

Наконец Петион обрёл дар речи:

– Каков мерзавец! И хоть бы единое слово

правды, сплошное враньё.

– И даже про женщин? - хитро прищурился

Алексей, хорошо знавший о его давней гусарской

привычке всегда совмещать служение Вакху и

Венере. Как-то Петион признался, что его

возбуждают только женщины под шафе. По

словам гусара, они в постели ведут себя

естественнее,

без

всякого

жеманства

и

притворства.

– Даже! Мы с Георгием договорились баб в

нашу холостяцкую обитель не водить. Я из-за

этого с одним своим приятелем чуть не

разругался. Племянник его завел роман с

замужней дамой. Та у себя принимать его не

может, а в гостиницу идти стесняется. Вот

Алексей Андреевич и попросил приютить

любовников на несколько часиков. А я отказал.

– Алексей Андреевич? - встрепенулся

Голиков.
– Не Зарудный часом?

137

– Да, Зарудный. Мы с ним с Петербурга

приятельствуем. Наш

брат

кавалерист, в

молодости в кирасирском великой княгини Марии

Николавны полку служил. Достойный человек.

– Вы полагаете? - Голиков достал из

портфеля несколько густо исписанных листов

бумаги.
– Полюбопытствуйте.

Это были собственноручные показания

содержательницы публичного дома Клары Мерц и

двух её девиц о том, что они «вечером 28 июля

1883 года под диктовку господина Зарудного

А.А., написали шестнадцать анонимных писем,

порочащих

честь

и

достоинство

графа

Рибопьера и управлшяющего его конюшней

Петиона».

Прочитав показания Петион развел руками:

– Какая грязь... И из-за такой мелочи...

Потом стремительно вскочил из-за стола:

–

Да я этого подлеца к барьеру!

Немедленно!

– Успокойся, Карлуша, - остановил его

Лавровский. - Недостойны такие мерзавцы

вызова. Да и была тебе охота из-за всякого

прохвоста под суд идти?

– Ну, так морду ему набью!

– Тогда заодно измордуй уж и Дубецкого,

Котовича, Рабутовского. Все они одна шайка.

– Вы ещё Грязнова забыли, - уточнил

Голиков. - Это, Карл Александрович, тот самый

тип, которого вам племянником Зарудного

138

представляли. Но заняться рукоприкладством в

отношении его вам, увы, не удастся. Он уже

арестован.

Петион растерялся:

– Ничего не понимаю, господа... Ладно,