– Семён, пока мы у начальства будем,

потолкуй-ка с Митричем, - распорядился

Лавровский. - Разведай, не пишут ли чего по

интересующему нас вопросу.

Швейцар цензурного комитета Митрич был

известен тем, что ежедневно, от первой до

последней страницы читал все московские газеты.

Особое внимание при этом обращал он на

происшествия, уголовную хронику и слухи.

Глава 3

ОТЕЦ РУССКОЙ ГРАФОЛОГИИ

Такую важную особу, как чиновник особых

поручений при генерал-губернаторе, томить

ожиданием не положено. Тем более если он твой

добрый приятель. Поэтому Фёдоров, хотя в

кабинете находился посетитель, сразу принял

Голикова.

– Подожди, Коля, - попросил он худенького,

невысокого роста морщинистого старика в

старомодном потёртом сюртуке.
– Сейчас узнаю с

24

чем Андрей Климентьевич пожаловал, да и

поедем в «Славянский базар» завтракать.

– Лучше к Егорову, - негромким тенорком

предложил старик.
– Таких блинов, как у него - в

Питере днём с огнём не сыщешь.

Внимательно

выслушав

Голикова,

председатель цензурного комитета махнул рукой:

– Ладно. Из уважения к вам, возьму грех на

душу. Историю с выходом в свет журнала без

разрешения цензора предадим забвению. А

господину Лавровскому, тем не менее, следует

сделать устное внушение. Заголовок «Продажный

приз» звучит весьма двусмысленно и может

вызвать

нехороший

смех

у

читателей.

Рекомендую впредь быть более осмотрительным.

Вот гранки вашего завтрашнего номера. Я сам их

прочитал, замечаний нет. Можете печатать

журнал. Но не вздумайте самовольно хоть единую

строчку добавить. Тогда и заступничество

глубокоуважаемого мною господина Голикова не

поможет.

Поблагодарив за понимание, Лавровский и

Голиков стали прощаться. Но Фёдоров, слывший

меломаном, остановил их:

–

Андрей Климентьевич, вы сегодня

вечером у Лопатина будете? Мечтаю ещё раз

послушать ваши фантазии на шумановский

«Варум». В прошлую субботу вы играли их

просто божественно! А может, чем новеньким

нас порадуете?

25

– Нет, Вениамин Яковлевич, - вздохнул

Голиков. - Давно ничего не сочинял. Не до

музыки. У его сиятельства для меня вечно

находятся срочные дела. Не знаю даже, попаду ли

сегодня к Лопатину. Нам с господином

Лавровским, к завтрашнему утру, надо разыскать

неких анонимов, рассылающих по городу

возмутительные письма.

– Найти анонимов? - хитро прищурился

Фёдоров. - Тогда вам без содействия опытного

почерковеда не обойтись.

–

Графология?

–

пренебрежительно

поморщился Голиков. - По-моему, это такое же

шарлатанство, как астрология и хиромантия.

Старик осуждающе покачал головой. А

Лавровский возмутился:

– Ошибаетесь, сударь! Графология это

наука. Полиция многих стран использует её в

своих

расследованиях.

Изучение

почерка

позволяет судить о характере писавшего, его

внешности, возрасте... Только у нас хороших

графологов мало. На всю Россию двое. Да и те в

Петербурге.

– Это вы о ком?
– спросил Фёдоров.

– Об Ахшарумове и Буринском.

–

Буринского знаю. Он в журнале

«Всемирная иллюстрация» служит. А про

Ахшарумова в первый раз слышу, - Фёдоров

незаметно подмигнул старику.
– Это кто же такой

будет?

26

– Да, вы, что?! Первейшего российского

писателя не знаете?! - искренне изумился

Лавровский. - Его уже лет двадцать все журналы

печатают - «Отечественные записки», «Вестник

Европы», «Нива»... С него, можно сказать,

русский уголовный роман начался.

–

И хорошо пишет? - продолжал

допытываться Фёдоров.