Высокий в очках щелкнул Влада мыльницей, тут же распечатал фотографии, наклеил на каждый экземпляр завещания, заверил печатью. Савельич тем временем достал из своего портфеля плоскую коробочку, открыл ее, закатал рукава.

 Пять экземпляров, приговаривал он, ловко прикладывая палец Влада сначала к пропитанной чернилами подушечке, затем к бумаге. Вот этот экземпляр для Владислава Максимовича. Этот для нотариуса. Этот для меня. И этот для меня. И этот тоже.

Позволять кому-то двигать твоими пальцами оказалось не таким уж легким делом Влад даже вспотел. Он еще оттирал руки от чернил, когда Савельич вернулся и протянул запечатанную в пластик бумагу:

 Вот, Владислав Максимович, твой экземпляр. Ни воды не боится, ни случайного огня. Теперь ежели чего, тебе главное хотя бы один палец сохранить!

Они посетили еще несколько кабинетов. Каждый раз представляя своего спутника, Савельич говорил, что давно уже хотел уйти на покой, да вот только сейчас прислали ему преемника Владислава Максимовича, стало быть; человека хоть и молодого, но через многое уже прошедшего, с честью прошедшего, и если бы побольше таких людей, то солнце можно было бы каждый день вручную выкатывать, а потому за смену свою он совершенно спокоен. После таких слов хозяин кабинета поднимался и еще раз протягивал руку. Отказываться от чая приходилось уже на ходу.

Возвращались домой они другой дорогой. Было еще светло. Влад оставил свою способность понимать происходящее в кабинете нотариуса, поэтому шел развернувшись вовне белым листом.

Вот одетая в камень набережная. Тихая вода. Выплывающие из тумана купола храмов. И вроде как чей-то голос с другого берега. Раньше этот город существовал для него лишь злосчастным светофором на московской трассе, а тут, оказывается, рукотворные каналы, которым никак не меньше сотни лет. И кажется, что вот сейчас поднимется солнце, порвет в клочья этот туман, и прямо от твоих ступней начнет разворачиваться родной Питер, оглушая после бессонной ночи многолюдным утром! И среди этих людей

Нет, чистым листом вовне получается совсем недолго.

 Все очень просто. Ты сменишь меня на этом, так сказать, посту. Я тебе все расскажу, покажу, со всеми познакомлю. А когда закончим ты меня застрелишь.

Они вновь сидели за столом, друг напротив друга. В наступившей тишине Савельич пристально смотрел на Влада. Тот, вроде как, все услышал. Закусил губу. Отвернулся. А потом в его внутреннем мире что-то с чем-то соединилось и произошел взрыв!

Вскочив, Влад одним движением перевернул тяжелый стол.

Схватил табуретку и грохнул ею об пол.

Да! Потому что все вокруг отупели! Думают, что если он доброжелательный человек, то его можно вот так вот туда-сюда! Как ослика на веревочке! А он этих ословодов может десяток в землю зарыть! Голыми руками! Туда-сюда! Десяток! А если подождут в очереди, то и еще больше! Вот только свобода ослам это не на его знамени написано! Не на его знамени! Не на его

Раздолбив табуретку, Влад опустился на пол и обхватил голову.

Какое-то время лишь фантом такого неожиданного всплеска энергии, раздираемый на части своими же разнонаправленными потоками, метался от стены к стене, постепенно рассеиваясь.

Но вот Савельич вздохнул один раз, другой, да и принялся наводить порядок.

 Я не отупел. И мне хорошо известно, кто ты такой. Может быть, лучше известно, чем кому бы то ни было. И я хочу выразить тебе благодарность за ту выдержку, которую ты проявил!

Он долго двигал стол, стараясь установить его точно на прежнее место. Потом принес другую табуретку. Достал бутылку водки, налил по двадцать капель.

Выпили. Бутылка отправилась обратно в буфет.

 Ситуация у нас непростая. Но если оставить в стороне эмоции, то обстановка такова. Ты, Владислав Максимович, идешь искать главного виновника. Несешь ему самый суровый приговор. Но и у тебя, как ты сам прекрасно понимаешь, билет в один конец. Что ж, тут расклад справедливый. С другой стороны, есть я, который приложил руку и к созданию атомной бомбы, и мозгам тех, кто ее взорвал. По правде сказать, на мне крови и без ядерной войны много. И ты не прогадаешь, если убьешь меня, а не какого-то там политика, который только и умел, что назидательно хмурить брови в телекамеру.

 Опять ты за меня решаешь, вздохнул Влад.

Савельич проигнорировал эти слова. Его лицо, глаза, руки все выдавало в нем волнение.

 Если ты думаешь, что при таком исходе я что-то теряю, то вовсе нет! Я прожил долгую жизнь, и она не была рутинной. Много целей, много усилий, много преодолений! Но, знаешь ли, приходит старость. Когда смотришь в данный момент на какой-то предмет, а он цепляет одно воспоминание, другое, третье, и вот ты уже целиком погружаешься в прошлое, переживаешь его заново черпаешь удовольствие от движения уже оттуда! Но что там прошлое! Я тут недавно обнаружил, что смотрю в будущее. За ту черту, которой закончится эта моя жизнь. За ту черту! Как футболист, который вроде бы еще играет, но до конца матча всего минута а разница в счете непреодолима!