Июля 25 числа возведен митрополит Никон на патриарший престол рукоположением Корнилия, митрополита Казанского и Свияжского. Отец Никона был нижегородский крестьянин; сам же он, находясь с малолетства при обители Святого Макария, приобрел способность к духовному чину. Достигши до звания священника, прожил он в Москве 10 лет и, разведясь вдруг с женой своей, ушел в Анзерский скит. Столь быстрый переход от паствы на необитаемый остров может родить мысль, что Никон, наскуча миром, хотел по примеру многих святителей наших уединиться и посвятить себя одному только Богу. Но бытописатель, обозревая беспристрастным оком ход жизни Никоновой, подозревает его в других намерениях. Никон, обитавший 10 лет в Москве и взиравший неравнодушным оком на те почести и отличия, с коими сопряжено звание черного духовенства, оставил белое, не представлявшее ему никакого повышения, и удалился на необитаемый остров с той целью, что там будет он гораздо виднее, нежели в многолюдной Москве.

Пожив в Анзерском ските, перешел он в Кожеозерскую обитель и начал ходить в Москву для исправления монастырских нужд. В век царя Алексея Михайловича позволены были сии монашеские пилигримства. Чернецы приходили толпами в Москву, собирали подаяния и были допускаемы даже ко двору.

Словом, Никон достиг своей цели и сделался известен царю Алексею Михайловичу.

Никонов биограф, служка его, говорит: он сделался ходатаем за всех страдальцев, принимал прошения от утесняемых бедностью и насилием, кормил во время дороговизны народ, посещал темницы, построил четыре богадельни и советовался каждую зиму с царем о важнейших государственных делах. Первое может быть очень справедливо, но последнему можно только верить в той соразмерности, в каковой тайные государственные дела могли быть известны монастырскому служке. Оставляем теперь Никона на патриаршем престоле; мы будем еще иметь случай говорить о нем.

В сем году, говорят иностранные писатели, был в Москве жестокий пожар: всего сгорело 400 домов; и ежели бы стоявшие в Москве 25 000 стрельцов не принялись с усердием за тушение, то последствия могли бы быть еще опаснее [69] .

Особенного замечания заслуживает внимание царя Алексея Михайловича к родным сестрам его – царевнам Ирине, Анне и Татьяне, которые пережили сего великого монарха. Именины их праздновались ежегодно и ознаменовывались всегда милостями. Для примера приведу отрывок из «Дворцовых записок»: «Января 12 дня, на именины Г. Ц. и В. княжны, был у государя патриарх в золотой палате; а у стола были бояре: Г. И. Морозов, кн. Репнин, окольничьи: Хилков и Гавренев». Того же дня пожаловал государь из окольничих в бояре Богдана Матвеевича Хитрово.

Обращаюсь теперь к важной эпохе – подданству Малороссии. Страна сия, отторженная от России в начале XIV века, хотя и принадлежала с того времени польской короне, но у казаков были беспрерывные ссоры с поляками, доходившие иногда до настоящей войны. Обоюдные потери и некоторые снисхождения со стороны Польши охлаждали обыкновенно жар воюющих. В последние годы царствования Владислава Сигизмундовича возросла вражда между казаками и поляками до высочайшей степени. По кончине сего монарха напал князь Вишневецкий на казаков, вешал их, сажал на кол, вырывал глаза и приказывал казнить их так, чтоб они чувствовали, что умирают.

В 1651 году были казаки совершенно разбиты поляками, потеряли 30 000 войска и заключили в сентябре того же года мир в Белой Церкви. Иностранные писатели говорят, что в войсках польских и казацких распространилась в сие время опасная заразительная болезнь, причинившая великие бедствия обеим сторонам. Поляки потеряли от оной непобедимого князя Вишневецкого. Болезнь сия ускорила мир.

Казачий гетман Богдан Михайлович Хмельницкий, муж твердого духа, острого и дальновидного ума, предлагал еще в 1648 году царю Алексею Михайловичу вступить в подданство. Мудрый царь, соизмеряя силы свои, постепенно восстановлявшиеся после величайших государственных бедствий, отказал Хмельницкому. Гетман не токмо что не огорчился сим отказом, но удержал в 1650 году крымского хана от нападения на Россию.

Хмельницкий, избегая польского насильства, начал переселяться из-за Днепра в южные страны Белгородского ведомства и образовал там пять полков: Острогожский, Ахтырский, Харьковский, Сумской и Изюмский. Между тем возобновил он опять ходатайство у царя Алексея Михайловича и женил сына своего на дочери молдавского господаря Лупула. Сими дальновидными мерами оградил он народ свой от предстоявшего ему несчастья.

Хотя царь Алексей Михайлович не желал разорвать союза с Польшей, однако не мог и прямо отказать Хмельницкому, ибо последний, передавшись турками и соединясь с крымским ханом, мог причинить России весьма много зол.

Царь, желая сохранить обоюдные выгоды, отправил в апреле [1653 года] великолепное посольство к польскому королю. Послами назначены были бояре князья Репнин, Оболенский и Волконский. Свита их, говорят иностранные писатели, состояла из 600 человек. Послам сим поручил царь посредство между королем и Хмельницким и в то же время приказал требовать у Речи Посполитой: почему они изменили царский титул в противность мирному трактату?

Перед сим посольством отправил царь к персидскому шаху окольничего князя Ивана Ивановича Лобанова-Ростовского, стольника Камынина да дьяка Нефедьева. Надобно полагать, что предметом посольства сего были грузинские дела и известие о предстоявшей царю войне.

Отпустив посольства сии, занялся царь распределением войск, а июля 13 числа произвел оным генеральный смотр на Девичьем поле. По «Дворцовым запискам» видно, что смотр стольникам, стряпчим, дворянам и жильцам со всею их службой продолжался 15 дней, и пред заключением оного сказал дьяк Заборовский по повелению государеву приличную речь всему войску [70] .