– Не уйду! Мне отсюда в гараж ближе, там все запчасти!

– Ладно! Тогда расскажи о Лене.

– Это река такая, в Сибири, впадает в Ледовитый океан. Не знала?

– Вредина!

– Я ухожу только потому, что мне стыдно находится в одном помещении с таким необразованным человеком, - Игнат действительно встал и принялся сгребать в коробку свой технический мусор.

Подросток ушёл. Марина знала, что он вернётся, максимум через полчаса. Странно, что Борис называл Игната нелюдимым и тяжело идущим на контакт, наоборот, он постоянно ищет её компании. Впрочем, со слов Кардашева Марина знала, что подавленным и угрюмым парень стал после разрыва с девушкой. Даже теперь, стоит упомянуть о ней, и внук художника замыкается. Но ненадолго. Он вернулся через двадцать минут. Марина, мучительно обдумывающая в голове ускользающую мысль, так ничего и не вспомнила, сдалась. Казалось бы, весь разговор с Надей, даже интонации Колесовой и выражение её лица были свежи в памяти, но чёртова мысль...

Игнат подошёл к окну, выглянул и сказал:

– Дядя Боря приехал. Прятаться будешь?

– Нетушки!

Борис вошёл, кивнул, и Марина тут же отметила хмурую складку между густых бровей на красивом лице:

– Дед дома? Позови.

Игнат послушно пошёл в студию, судя по всему, тоже заметив озабоченную гримасу крёстного.

– Что-то случилось?
– встревоженно спросила Марина.

– Есть разговор. Не уходи, - сказал Борис, пряча глаза и останавливая ее порыв удалиться.
– Тебя это тоже касается. А ты брысь, - мрачно обратился Танников к вернувшемуся вместе с художником Игнату.
– И чтоб уши не грел. Сядем?

Кардашев опустился в кресло. Борис протянул ему сложенную трубкой газету, которую все это время держал в руке. Художник недоуменно посмотрел сквозь очки, развернул таблоид и изменился в лице. Марина подошла ближе. Георгий Терентьевич дёрнулся было, чтоб закрыть от нее газету, но Борис сказал:

– Покажи ей.

Марина взяла в руки липкие, жирные от типографской краски листы и, опустив глаза, увидела свое лицо на странице. Она читала статью, чувствуя как кровь отливает от щёк. Кардашев сидел, прикрыв лицо ладонью. Боря напряженно следил за реакцией Марины.

– Это наш папарацци?
– спросила она, лишь бы прервать давящую тишину, всё и так было понятно.

Кардашев протянул руку и вытянул из ее рук газету.

– Это я виновата.

– Не говорите глупостей, - художник вновь забегал глазами по страницам.
– Никто предположить не мог, что и до нас доберутся. Это же надо! Так всё подать!

– Они это умеют, - поддакнул Борис.

– Я подам на них в суд, - Кардашев потянулся к телефону.

– Терентич, подожди, - Танников замялся.
– Понимаешь, какое дело... Информация о том, что ты вернулся и у меня выставляешься, прошла давно. Я всё, что мог: реклама, статейка - кучу бабла вложил. Реакция практически нулевая. Тебя забыли. В социалках от силы десяток репостов. Выставка на носу... ни одного предложения от аукционщиков... И вдруг газета вышла... вчера. И как прорвало. Пять запросов по аккредитации... один с телеканала. Даже если бы мы это сами запустили, лучше пиара не придумать!

– Борис, это же грязь!
– поморщился художник.

– Терентич, не мне тебя учить, что лучше продаётся.

– Мне популярность такой ценой не нужна! В суд! И пусть извинятся и дадут опровержение. Не передо мной! Перед Мариной Павловной лично пусть извинятся! Каково, а? Написать, что моя натурщица крутит... шашни со мной и моим внуком заодно?
– Кардашев ткнул пальцем в снимок.
– Вот! Видно же, что девушка просто позирует!

Марина отошла к лестнице, посмотрела наверх. Игнат сидел у перил, под подоконником, скрестив ноги по-турецки. Прижал палец к губами, показал на окно, со свирепым видом чиркнул ладонью по горлу: жалел, что не догнал тогда сталкера.

– Георгий Терентьевич, - начала Марина, - я в принципе...

У художника запиликал телефон. Морщась и растирая левую руку, он взял трубку и ответил:

– Да!
– раздраженно выслушал и повысил голос: - Вы ещё имеете наглость это предлагать? У вас есть совесть? Ваши коллеги опорочили невинную девушку... Да что с вами, нехристями, говорить?!

– Терентич, кто это был?

– Журнал... Какая-то тайная жизнь... предлагали срочное интервью.

– Эх!
– Танников застонал.
– Федеральное издание... Ну что же ты такой принципиальный?! Всего-то делов - таинственно промолчать, напустить туману, лишь бы напечатали... ну пусть считают тебя...

– Престарелым ловеласом?

– Ого-го мужиком!

– А о Марине Павловне ты подумал? О её репутации?

– Я не против, - встряла Марина.
– Если нужно для продаж... Мою репутацию уже ничто не испортит.

– Вы просто очень молоды и не понимаете, - раздраженно бросил художник.
– У вас есть... мама, родственники, друзья. Представляете, что они о вас подумают?

– Я им всё объясню...

– Вы наивны, словно... институтка, простите, Марина Павловна! Такая слава, я подчёркиваю, ТАКАЯ нормальной женщине ни к чему! Пройдут годы, а вас будут вспоминать не как "девушку в зелёном", а как... охотницу за ... потенциальными клиентами салонов ритуальных услуг.

– Георгий Терентьевич...

– Хватит! Не спорьте! И ты, Боря, не спорь! Иначе... изыму все свои работы. Останешься ни с чем! Пойду отдохну, голова разболелась.

– Терентич!
– крикнул в спину уходящему художнику Танников.
– Я у тебя переночую? Выпил немного... с переживаний. Не хочу на такси, тоже башка раскалывается.

Кардашев махнул рукой, не оборачиваясь.

– Скоро ужин, - со вздохом сказала Марина.

... Она заперла дверь на замочек. Чувство неловкости говорило, что делать так - обижать Борю, но здравый смысл подсказывал обратное. Танников ночевал в гостевой, на первом этаже. Кардашев заперся у себя, не спустился к ужину, Игнат сам отнёс ему поднос с едой.