Будем не забыть, - зафиксировал в памяти унгриец важное, по его мнению наблюдение. Корявость фразы допущена умышленно, не запамятовать.

Не забыть бы и о замалчиваемой истории с участием все того же Даана, Яусса и эсм Маршан. Классический и бессмертный любовный треугольник. И все углы в нем бритвенно остры. Отвергая сладчайший напиток любви, готовься принять горчайшее зелье ненависти. Сколько раз под небом повторялась высокая драма судеб? Наверное, столько же, сколько заурядный трехсторонний фарс, в котором участники действуют вопреки здравому смыслу. Поступятся дружбой, поддадутся надуманным чувствам, более прислушаются к сердцу, а не к разуму.

Но фарс фарсу рознь. Чем, скажите на милость, руководствовались устроители эскорта серебра в восьми ящиках? Зримо подтвердить финансовую крепость короны? У кого-то возникли сомнения? Обоснованные? Настолько, что потребовалось показуха, внушить подданным уважение к трону. Не лучше ли выяснить, отчего у живущих под королевской дланью, нездоровое брожение умов? И много ли таких наберется? Или же ящики лишь способ подтолкнуть увидеть истинное положение дел. Солидный вооруженный конвой, полные (полные ли, отдельный вопрос) сундуки, Кинриг, Ренфрю и Туоз в контексте чеканки денег. Ненавязчивая подсказка? У кого в руках один из ручейков пополнения государственной казны, а следовательно возможность управления и казной и государством. Или влияние на управление. Очень может быть. А еще, серебру по силам соединить несоединимое. Гусмара-младшего и гранду Сатеник. Выгоден ли союз королю? Нет. Но по бедности, или беспомощности или безденежья, он смирился. Или выжидает? И чего выжидает? И насколько оправдано его выжидание? Выгоден ли брак солерам? Определенно. Похоже они не только хорошо считают деньги. Дали укорот Моффету, подластились к инфанту, теперь нацелены прибрать гранду. Отчего королю в его плачевном положении не породниться с одним из соседей? Или из двух зол и выбрать нечего. Одинаково плохо? Опять же, с чьей позиции смотреть? Короля или государства? Тут решают личные качества самодержца. Король лишь символ державы. А держава по определению должна существовать вне зависимости кто на данный момент её символизирует. Государство по своей сути паразит, которое кормится ото всех, предпочитая не давать ничего. В нем хорошо только тем, кто сам паразитирует на государстве. И, похоже, все вкусности достаются солерам. Что прикажете делать? Экстренно записаться в сторонники белобрысого? Возникают обоснованные опасения, ему их уже давно назначили. Примазаться к гранде? Прибиться под её тепленькое крылышко задачка не из простых. Учитывая её антипатию во-первых, а во вторых, забитость головы невесть чем. И, поди разберись в ветвлении причин и следствий женского, никем не контролируемого, разумения. А в третьих? В третьих убытие в Анхальт. Вполне достаточно отбить всякое желание искать благоволения владетельницы Серебряного Двора. Его место а Кралайре. При Моффете, солерах, Даане, кого угодно, но в столице.

Еще рисунок, будь он (и она!) не ладен!
– не отчаяние, но вот-вот.

Лучше бы что полезное. Карту золотоносных жил. Или формулу философского камня. И результат быстрый и все двери нараспашку. И награда согласно подвигу. И сюда же, до кучи; и фрей Арлем с её настораживающей целеустремленностью обличать греховность; и камер-юнгфер с намерениями освежить обстановку в спальне; и все-все-все!

Мозги закипят, - признал Колин малую результативность своих размышлений.

Так случалось не раз и знакомо многим. Нужно проделать долгий путь, осознать, необходимое под самым носом. Не зря же из всего ряда имен на особицу некто Глинн. Удачливый спекулянт зерном, презревший заповеди, не убоявшийся нажиться на чужой нужде и горе. Смелые люди всегда находка и войти с ними контакт, отыскать точки соприкосновения, потребуется хорошая идея. И не просто хорошая. Летать по небу аки птица, задумка достойная восхищения, но затратная и мало доходная. А оторвать толстый зад и сунуть голову в петлю, купца заставить только прибыль. И чем больше доход, тем покладистей торгаш. В данном случае торгаш зерном.

Хлеб наш насущный даждь нам днесь..., - растягивал и замедлял слова Колин.
– Даждь нам... днесь.... Хлеба. И зрелищ.

Люди не меняются от веку, но почему бы не поменять подход к самим людям?

Близкому озарению помешали. Витиеватую мысль, готовую вырваться из лабиринта исканий, пресекли.

– Долго проживешь. Не икалось?

У единственного на всю улицу фонарного столба, вне круга света, унгрийца стерег Агесс.

Кажеться я в нем ошибался, - испытал легкую приязненность новик.
– Он лучше, чем казался.

– Надо потолковать, - выждав приближение, скар встал в пол-оборота левым боком вперед и взялся за дирк.

Во всех схожих ситуациях, дуэлянты или персоны в таковые молвой причисленные, перво-наперво извлекали малое оружие - витл, анелас, шпринг, поигнард, пистин, квилон, дагу, а затем меч. Так повелось, такова традиция. В этом свой выпендреж, подчеркнутое пренебрежение противником, манерность человека благородного и опытного в смертельных схватках. Причем обязателен обратный хват. Либо не опасно атаковать навершием, попортить оппоненту личико синяком или ссадиной. Либо полосонуть и порезать одежду. Особым шиком считалось оставить метку на щеке, слегка закровив рану. Отдельные ловкачи умудрялись отхватить сопернику мочку или рассечь кончик носа. Ко всему такой хват гож быстро поставить блок и слить удар или отвести укол меча, если противник окажется проворен и достаточно искушен в ведении поединка. Кто придумал подобное, в чем оправданность порядка действий, вопрос для многочасовых обсуждений знатоков мечного двуручного боя. Но традиции на, то и традиции, соблюдать и не задаваться праздными вопросами.

Дирк только покинул ножны, но Колин резко отшагнул назад. Разрыв дистанции с одновременным ударом ноги в навершие. Будто бы собирался вбить оружие нападавшего обратно на место. Будто бы и получилось. Клинок вошел в подреберье, в печень, попутно перерезав воротную и нижнюю полую вены. Скар замер, согнулся и бухнулся на колени.

– Стоило морозить сопли, что бы вот так, сходу, капитулировать?

Колин присел рядом с раненым. Схватил за волосы и запрокинул Агессу голову. Разгорячено зашептал, касаясь губами уха.

– Знаю, больно. Еще как больно. Но послушай меня.... Послушай! Лезвие запирает кровоток, но кровь все равно вытекает в брюшину. Пять-шесть минут.... Слышишь? Пять-шесть минут и умрешь. Лекарь бы попробовал влить кипящего масла или просунуть раскаленный прут сжечь дыру. Не поможет! Загнешься еще быстрее. Так что... пять минут и все! Все! Но я вот... рядом. Руку протяни, - Колин захлебывался холодным воздухом с легкой взвесью ночного снега. Ощущение морозца пьянило лучше всякого вина.
– Можешь попытаться выдернуть и ударить меня. В сердце. В шею. В шею будет неплохо! Или располосуй глотку. От уха до уха, чтобы в разрез язык вывалился.... Но тогда умрешь. Через тридцать ударов сердца. Тридцать ударов! Ну, что Агесс? Попробуешь? Ты слышишь меня? Агесс?

Скар затаился, по-детски всхлипывал и шептал трясущимися губами. Неужто молитву?

Я его перехвалил, - разочаровался Колин и отпустил поверженного противника.

Агесс, со стоном, тяжело завалился на бок. Вцепившись в рукоять двумя руками, скрючился в луже.

Унгриец с сожалением вздохнул.

– Некоторые советуют прокрутить нож, расширить рану. Но обойдемся без милосердного варварства, поскольку ты выбрал подыхать долго. Цивилизованность делает людей мягкотелыми. Я не прав?