– Я обещала, - девушка поблекла и стушевалась. Быть храброй не получалось.

– Прогуляемся? Ты... Ах да, мы не представлены, - не намерения, но требование.

– Эйш.

– Так вот Эйш, хочу поручить тебе работу. Не столь тяжелую, не выполнить и, несомненно, безопасней попыток срезать кошели на рынках. Само собой всякий труд обязателен к вознаграждению. Твой не исключение. Расходы на мне.

– И что делать?

– Отправишься на рынок, лучше большой и людный, на тот же Утиный Сход. Купишь хлеба или муки, сколько унесешь. Очень важно, должно быть тяжело нести. Покупая, жалуйся. Поговаривают, подвоза зерна скоро не ждут. Вьенн залило дождями, а что не сгнило, сожрали хрущак и клещ. И так пока не кончаться деньги. Прятаться незачем. Фразу не обязательно повторять слово в слово, но смысл должен быть понятен любому кто тебя услышит.

– А это правда?

– Про подвоз? Правда. Баржи ожидали еще вчера.

– Но зерна полно у Трийа Брисса и Иагу Глинна. Иначе бы уже задрали цену. Как в прошлый раз.

– Не все ли тебе равно? С купленным поступай на свое усмотрение. Можешь голубям скормить. Держи деньги, - Колин вручил девушке серебро.
– Треть твоя. За труды. Встретимся через два дня. Здесь же.

Расставшись с Эйш, Колин бродил по улицам. Изучал проулки, запоминал нахождение шинков, борделей, церквей, лавок. Отдельно отметил златокузнеца. Интересовался мануфактурами, мастерскими и ремесленными. Обходил площади, курсировал вдоль набережной, совался в подворотни и тупики, впитывал городской воздух. В нем все! Корица и жженый сахар кондитеров. Моча и щелок дубилен. Рыбная вонь с пристаней. Кровяной пар скотобоен. Сладость розария монастыря кармелитов. Затхлость кладбищ. Сырость прачечных и мылен. Он раскланивался со степенными эсм в чопорных чепцах-калях, строил глазки строгим девицам, щурился на скандалистов и огрызался закоперщикам уличных ссор. Поприсутствовал на выступлении бродячих циркачей, стал свидетелем собачьих боев, поскучал над ораторством проповедника. Задирался к босякам, любезничал и угощал шлюх. Обстоятельно поболтал с двумя нищими. Беседа с ними, пожалуй, стоила всех его сегодняшних мытарств по городу. За требуемое имя он сунул побирушкам по крупной монете.

На церкви ударили три. В серое небо взметнулись потревоженные пронзительным звоном голуби.

– Пора прояснить, удастся ли пятью хлебами накормить страждущих? И достаточно ли у них денег на хлеба?
– озвучил планы Колин.

Отыскать жилище Иагу Глинна не сложная задача. Купца в городе знали хорошо. Отзывались, правда, плохо. Но и то и другое устраивало как нельзя лучше. Ближе к пяти, унгриец стоял у нужного крыльца. Час потратил на дорогу, второй на выяснения кое-каких деталей домоустроения. Идти к человеку не зная о нем практически ничего - потерпеть не удачу. Тратиться на неудачи - расточительствовать часы и дни.

– Что привело саина под мой кров?
– вопрос воспитанности, Иагу совсем не интересна причина. Он и пригласил-то гостя войти, потому как тот из благородных. Ровню заставил бы топтаться и ожидать в передней. Занят. Не то чтобы увяз в делах, но поддерживать имидж вечно занятого человека необходимо.

Комната светла, а остальное... Это даже не деловой стиль, и не показатель прижимистости. Скорее желание сделать ни как у всех. Не индивидуальность, но потуги на нее. Стол. Шкаф. Полки для бумаг. Несколько кресел. Не понятно для чего сундук. Из дорогого ошского каштана.

Совсем как у меня, - сравнил Колин свое жилище Глинна. Похоже, польстил.

Купец не впечатлял - мелок в кости, но физиономией обладал примечательной. Голодный хорек. Так и читалось - съел, съем и еще немного отгрызу. Внешность обманчива, но не в этом случае. Отгрызет. Но как это часто происходит, не завуалированные пороки скрадывают достоинства индивидуума. А они у Глинна, несомненно, были. У человека, нажившегося на страдании ближних, их не могло не быть, пусть и из категории сомнительных.

– Сделать вам предложение к сотрудничеству, - объявил Колин.

– Гм....
– выглядел слегка озадаченным Глинн. Обычно благородные несли всякую ахинею, и под нее пробовали одолжить денег. Он не стеснялся отказывать. Для тех, кто обладал высокой властью, он слишком ничтожен - не обращались. Кто таковой не располагал, ничтожны сами. Чего таких бояться?

– А что вас удивляет?

– Разве приличествует благородному саину заниматься торговлей?

Глинн решил сразу ограничить круг вопросов. Ни строительством, ни залогами, ни благотворительностью, ни еще чем-то подобным, заниматься категорически не намерен. Торговля и все!

– Лучше признайтесь, вас более смущает мой возраст.

– И это тоже.

– Удручающе временное состояние.

– К сожалению да.

– И, тем не менее, я (пауза-вдох) к вам (пауза-выдох) с предложением.

– Внимательно слушаю.

Врет. Но уверенно. Не смущаясь.

– Надеюсь на то. Но прежде скажите, какова цена вашего зерна?

– Вы не похожи на оптового покупателя.

– Я им и не являюсь. Так сколько?

– По три штивера за мешок, а если точнее по тридцать семь грошей.

– Не сказать чтобы много.

– Зерно прошлого года. Когда начнется подвоз, будет стоить еще меньше. От силы пятнадцать.

– Но ведь было время когда шло дорого?

– И не вспоминайте, - радостно завздыхал Глинн.
– Золотое времечко. Для торговых людей.

– А за сколько бы хотели продавать ваше зерно? Спрашиваю, потому как это важно.

– Но не по тридцать семь, точно.

– Нет, серьезно. Ваша справедливая цена на прошлогоднее зерно.

Торговец задумался над ответом. Не продешевить и не прослыть умалишенным.