— И достаточно. Приведи их в порядок, Торуд, и доставь в моё становище. Остальные...

Тимур обернулся к своим спутникам:

— Остальных я отдаю вам. Ещё Чингисхан говорил, что лучшая добыча — добыча лошадьми. Потом идёт добыча женщинами и только потом добыча деньгами.

С этими словами победитель покинул гарем побеждённого.

Цитадель Балха оказалась укреплена значительно лучше самого города. Она была воздвигнута на каменистом основании, приподнятом локтей на двадцать над окружающими кварталами. Так что подтащить стенобитные машины было очень трудно, для начала следовало соорудить соответствующие насыпи. Осаждённые сражались с неожиданной энергией, которую трудно было ожидать от людей, перенёсших накануне страшное поражение. Хуссейн вспомнил наконец о запасах пороха и нефти, имевшихся в подземельях хиндувана, с их помощью защитникам удалось сжечь две стенобитные машины. Появилась опасность того, что осада затянется. Этого нельзя было допускать. Тимур понимал, что и Кейхосроу, и термезские сеиды поддерживают его только потому, что верят в его удачливость и непобедимость, любая серьёзная неудача может всё изменить.

— На что он рассчитывает? — спрашивал Береке Тимур, разглядывая стены хиндувана.

— Разве что на помощь Аллаха, — пожимал плечами в ответ сеид.

— Аллах оставил его, это понятно всем!

— Сейчас понятно, но завтра могут появиться сомневающиеся.

Тимур отмахнулся, показывая, что не надо ему повторять вслух его собственные мысли.

— У нас остаётся одно средство.

— Ты имеешь в виду штурм?

— Да. Китайские машины вот-вот подползут к его хиндувану вплотную. Мы обили их медными листами, теперь их нельзя будет зажечь.

Эмир посмотрел на своего ближайшего советника:

— Ты придерживаешься другого мнения?

Береке кивнул.

— Тогда скажи какого?

— Я знаю, как заставить Хуссейна сдаться. Но для этого мне необходим один человек.

Тимур усмехнулся:

— Я знаю этого человека?

— Знаешь. И знаешь намного лучше меня и, несмотря на это, очень дорожишь им.

Эмир вернулся в шатёр, сел на подушки, откинулся, смежил веки.

— Дорожу, потому что не придумал ещё, как его казнить. Он нанёс мне страшную рану, убил моего старинного друга Байсункара, не могу же я просто посадить его на кол или бросить леопардам в клетку. Это выглядело бы как благодарность, учитывая размеры совершенного им зла.

— Я понимаю тебя, и я придумал, как восстановить равновесие в этом деле.

— Равновесие? Что это значит?

— Маулана Задэ, конечно, умрёт, но таким образом, что своей смертью сослужит нам великую службу.

— Объясни, что ты задумал?

— Отдай мне Маулана Задэ. Отдай мне его сегодня, и завтра к тебе явится человек от Хуссейна с просьбой о мире.

Тимур задумался. И думал довольно долго. Не то чтобы он испытывал недоверие к словам своего ближайшего друга и советника... Но расстаться с такой добычей, как убийца Байсункара, ему было тяжелей тяжёлого.

— Хорошо, Береке. Я отдам тебе его, делай с ним, что ты считаешь нужным. Да поможет тебе Аллах.

— Да поможет!

Сеид не обманул своего друга. Назавтра, сразу после утреннего намаза [59] , в становище самаркандского эмира явилось посольство из цитадели. Возглавлял его, против ожидания, не молодой умник Масуд-бек, а пожилой, седобородый воин Ибрагим-бек. Тимур хорошо знал его, ибо приходилось им участвовать не в одном совместном походе. Знал и уважал.

Плохо выглядел ветеран. Даже сквозь смуглоту лица проглядывала смертельная бледность. Не от страха был бледен старый вояка, а от стыда.

Тимур отнёсся к нему достаточно уважительно, он не сердился на Ибрагим-бека. Нельзя порицать человека за то, что он до конца остался верен своему господину.

— С какой вестью ты пришёл ко мне?

Глава посольства поклонился и сказал, что послан с известием о том, что эмир Хуссейн желал бы прекращения войны и мечтает о мире.

Я тоже ни о чём, кроме мира, не мечтаю. Если мы посмотрим, то увидим, что именно твой господин должен быть признан виновником кровопролития. Разве я построил стены вокруг Балха, разве я построил хиндуван?

Ибрагим-бек опять поклонился:

— Мой господин сожалеет о сделанном. Мой господин заранее согласен на все твои условия. Просит он только об одном, и просит смиренно.

— Я знаю, о чём он просит. Хочет, чтобы я сохранил ему жизнь.

— Ты угадал.

— Ему не пришлось бы просить о сохранении жизни, если бы он хоть что-нибудь сделал для сохранения нашей дружбы. Аллах видит, сколько в моих словах правоты.

Седобородый посланец просто склонил голову в знак согласия, ибо не было нужды в словах.

— Передай ему, Ибрагим-бек...

Посланец поднял голову и выжидающе прищурился.

— Передай эмиру Хуссейну, что если он добровольно сдастся, я не убью его.

— Что ты не убьёшь его...

— Да. Теперь иди, я сказал всё, что надобно было сказать.

Когда посланец удалился, Тимур некоторое время молчал. Молчали и присутствовавшие при беседе Береке, Кейхосроу, Мансур и Курбан Дарваза. В пору было веселиться от души, войну можно было считать закончившейся. И закончившейся победоносно. Впереди открывалась широкая, отчётливо различимая в пучинах будущего дорога к славе и возвышению. Но они были смущены подавленным состоянием своего господина и друга. Может быть, ему что-то другое видится на будущих путях?