Но в этот раз дервишеское облачение не слишком помогло Маулана Задэ. Ни его самого, ни многочисленных его собратьев не подпускали близко к тем местам, где стояли шатры, в коих можно было надеяться застать эмира.

Соратники Тимура дивились столь необычному поведению хазрета, обычно он вёл себя на войне по-другому.

Когда Кейхосроу задал ему прямой вопрос по этому поводу, Тимур усмехнулся и ответил так, чтобы хорошо его слышали все присутствовавшие при разговоре:

— Вспомните про Баскумчу и Буратая. Не во время ли осады пострадали они?

— Ты думаешь, Маулана Задэ здесь? — спросил Береке.

— Не думаю — чувствую.

— Может быть, и всем прочим надо принять меры предосторожности? — поинтересовался Курбан Дарваза.

Тимур пожал плечами:

— Не знаю, но думаю, что пока я жив, вам опасаться нечего.

Маулана Задэ кружил вокруг лагеря как зверь. Спал на голой земле, питался отбросами и теми подачками, что швыряли ему наиболее благочестивые из воинов врага. Он исхудал, кожа его покрылась коростой, истерический блеск глаз превратился в обжигающий. Им владела одна безумная, кровавая идея, и он всего себя посвятил её осуществлению. Чем отвратительнее и нестерпимее становилась его желание, тем благочестивее, святее выглядел он внешне. Даже Тимуровым полустепнякам, толком ещё не утвердившимся в мусульманской вере, он казался святым человеком. Большинство простых людей связывает святость со способностью к врачеванию. И вот настал момент, когда к Маулана Задэ обратился один десятник, пехотинец, с просьбой помочь его брату, на которого навалилась некая хворь. Маулана Задэ согласился, внутренне возликовав. В неприступной стене образовалась небольшая, но всё же брешь.

Конечно, ни к какому врачеванию Маулана Задэ был не способен, но был весьма способен к внушению. Он осмотрел больного, метавшегося в жару, и многозначительно сообщил десятнику, что ему надобно приготовить лекарства. Сказал ещё, что болезнь тяжёлая, но при помощи продолжительного и правильного лечения брата можно спасти.

— Спаси его, святой человек!

Маулана Задэ обещал, но сказал, что ему понадобится часто бывать здесь, на территории лагеря, на что получил заверение, что в этом ему не будет препон.

Новоиспечённый врач отправился к ближайшему меловому обрыву, чтобы наскрести в свою баклажку лекарства, а потом к ручью, чтобы это лекарство развести. В это время к лагерю наконец подполз обоз со стенобитными машинами, что вызвало взрыв ликования среди осаждающих.

Следующее утро принесло Хуссейну новый прилив тоски в сердце.

Опять никаких сведений о том, что справедливое возмездие настигло хромого разбойника.

К стенам ползут какие-то приземистые, деревянные гады непонятного и угрожающего вида. Хуссейн знал, что дальних их предков завёз в эти места ещё Чингисхан и с их помощью превратил в пыль пустыни все имевшиеся в Мавераннахре крепости.

— Сжечь их! — приказал Хуссейн.

Первая реакция человека, который не знает, что делать с надвигающейся опасностью. Хуссейн почти физически ощущал, как беззащитны его только что сложенные стены перед угрюмой силой этих жутких механизмов.

Конечно, его приказание попытались выполнить. И конечно, ничего из этого не получилось.

— Они всё время поливают их водой, — сказал глава лучников Карабек.

— Так убейте тех, кто носит воду!

Это была правильная мысль. Если перестать смачивать деревянные брусья, из которых были изготовлены стенобитные машины, то под палящим солнцем они очень скоро превратятся в отличное топливо.

Второе приказание было выполнить ещё труднее, чем первое. Носильщиков прикрывали большими щитами, и до них было ещё дальше, чем до самих машин.

Что оставалось правителю Балха? Грызть в ярости усы и бессильно наблюдать, как неуклонно, хотя и медленно подползают к его городу губители городов.

Стенобитные монстры ещё только примерялись к каменным преградам, которые им предстояло сокрушить, а Маулана Задэ вовсю трудился у стены меловой. Осколком камня он истолок в мелкую пыль добытый мел, развёл его водой, добавил сок нескольких кизиловых ягод для цвета и вкуса. Он правильно рассудил, что нужно изготовить лекарство, которое не окажет на организм больного никакого действия, сколь долго его ни принимай, а за время лечения можно будет осмотреться и что-нибудь придумать.

Маулана Задэ начало везти: приготовленное им питьё, против всех ожиданий, принесло больному некоторое облегчение. Сыграла, видимо, здесь свою роль и способность сербедара воздействовать на человеческую психику. Он сказал больному, что ему сейчас станет немного полегче, и тот стал считать, что действительно наступает улучшение.

Как бы там ни было, авторитет святого дервиша в глазах братолюбивого десятника вырос ещё выше. Теперь он доверял ему беспредельно. Кроме того, с началом активных боевых действий под стенами Балха в лагере стало меньше строгостей. Пару раз дервишу, сделавшему вид, что он находится в состоянии непреодолимой задумчивости, удавалось забредать довольно далеко в глубь его. Он неплохо стал ориентироваться на его пространствах, помимо этого примелькалась его фигура и перестала вызывать немедленное подозрение у стоящих повсюду стражников.

Больной доедал уже вторую горсть измельчённого мела, когда стало известно, что сделана первая пробоина в городской стене. Предстоял решительный штурм. Маулана Задэ сидел, склонившись над больным.

Десятник торопливо перепоясывался мечом, пристраивал на голове металлическую шапку.

Находившийся в обычном своём полубредовом состоянии больной захотел попрощаться с братом перед сражением, попытался приподняться, опираясь на плечо дервиша. Но слабая рука промахнулась и вместо плеча зацепила бороду лекаря. Борода же, как известно, была у Маулана Задэ накладная, она начала сползать, что вызвало сильное удивление лежащего. Удивление проявилось сдавленным криком ужаса. Скорей всего, несчастный даже не понял, в чём дело, ему просто показалось, что он сходит с ума, мир разваливается на глазах и отовсюду наползают призраки, рождённые небытием. Но так или иначе, он вскрикнул. И затих навеки, ибо опытная рука поддельного врача тут же воткнула ему в сердце кинжал, предназначавшийся для персоны более значительной.