— Несмотря на совершенную подлость, Кейхосроу не удалось утвердиться в Термезе.

— Там правит брат моего отца, сеид Тахир ад-Дин.

— Я знаю его, много слышал о твоём отце, но почему так мало мне было известно о тебе?

— Не хочу, чтобы мои слова выглядели пустой похвальбой, но тем не менее скажу: если человек ничего не делает для достижения славы, она иногда его всё же настигает, но когда человек умело славы бежит, считая её едва ли не самой страшной опасностью для души, у него есть возможность достигнуть успеха.

По идее, Тимуру должна была эта речь не понравиться — слишком прямой и самоуверенный намёк на ничтожество той деятельности, которой посвятил себя эмир, содержался в ней. Но, странное дело, ничего похожего на раздражение или обиду не посетило сердца хазрета.

— Я вижу, что ты хочешь задать мне ещё несколько вопросов. По крайней мере один — точно.

Тимур усмехнулся:

— Ну, если Аллах наградил тебя помимо стремления к истине ещё и проницательностью — задай мой вопрос себе сам, сеид Береке.

Гость кивком головы показал, что понимает иронию, заключённую в словах хазрета.

— Тебя мучает загадка Шемс ад-Дин Кулара. Вернее, даже не так, тебе хотелось бы узнать, каким образом мне удалось предсказать его смерть за две недели до её наступления. Бьюсь об заклад, тебя даже посещали мысли о том, не помогала ли мне какая-нибудь тёмная сила.

— Не преувеличивай степень моего недоумения, не преувеличивай также размеры того места, которое этот случай занимал в моих мыслях. Что касается старика, то предсказать его смерть было не так уж трудно, учитывая его возраст. Если ты гордишься случаем, то гордишься зря. Скорее всего, тут простое стечение обстоятельств.

Береке счёл возможным возразить:

— Твои слова обнаруживают трезвость ума и уверенность в себе, хазрет. По-своему ты прав, на самом деле суть в другом.

— В чём же?

— В том, что я изучал не только богословие, но и медицину.

— Любой мулла скажет, что это вещи несовместимые.

— Мнение глупцов, ничего не смыслящих ни в том, ни в другом!

— Как знать.

— Так вот, бродя по Мавераннахру в поисках того, что мы позволим себе назвать истиной, я не мог не посетить дом благородного Шемс ад-Дин Кулара, человека, широко прославившегося своей святостью.

— Прославившегося? Ты говоришь о славе?

Береке кивнул. Тимур хочет его вывести из себя, ловя на мелких речевых противоречиях, но это у него не получится.

— Я застал его уже в плохом состоянии. У него разлилась желчь и опухли ноги, а водянка в таком возрасте — одна из самых опасных болезней. Я определил, что жить ему осталось менее месяца. Как потом выяснилось, ошибся я всего на несколько дней.

— Это я понял, но скажи, зачем ты прибыл ко мне с этим странным предсказанием?

— Мне надо было с тобой поговорить, причём поговорить о вещах серьёзных, вряд ли бы ты стал беседовать с человеком случайным. Случайности у тебя, как я вижу, вызывают подозрение. Справедливо. Мне нужно было выделиться из толпы.

— Ты выделился, Береке, но почему не воспользовался предоставившимся случаем, куда ты исчез?

Сеид потупился: ему предстояло сказать Тимуру не совсем приятную вещь.

— Ты был тогда ещё не готов к серьёзным словам.

— Не готов?!

Сеид утвердительно кивнул:

— Не готов. И я скажу больше: если сейчас ты не сможешь подавить возникший у тебя в груди гнев, значит, ты не готов и сейчас.

Глаза Тимура превратились в щёлки, внешне его состояние ни в чём не проявлялось, разве что слишком сильно вздымалась грудь.

— Ты очень смелый человек, сеид Береке.

— Я смелый человек, но не глупая смелость заставила сейчас меня говорить тебе дерзкие слова.

— А что же?

— Уверенность в том, что за дерзким их облачением ты рассмотришь разумную сердцевину до того, как отдашь приказ своим слугам удавить меня.

Помолчали. Гость почувствовал, что ему дано разрешение продолжать.

— Давно, почти с первых твоих шагов, я понял, что ты не просто очередной бек-рубака, что ты человек предназначения. И знаешь, когда впервые?

— Когда?

— После того, как ты расстался с Хаджи Барласом и встал под знамя Токлуг Тимура. Многие были тогда этим удивлены. Но больше всех я. К тому времени я был достаточно зрелым человеком, многое видел и считал, что не осталось больше людей, способных на поступок, подобный тому, который совершил ты.