Царевич ещё читал Барония р Кракове, а им самим уже интересовались в Вене и Дрездене, в блестящей Варшаве и захолустном Брауншвейге.

Теперь, после великой Полтавской виктории, значение персоны царевича в запутанном мирке европейских правящих династий и их матримониальных дел совершенно переменилось. Ежели до Полтавы во многих европейских столицах полагали, что Москвой скоро будет править шведский комендант (знали даже его фамилию — генерал Шпарр) и, само собой, Алексей числился женишком ненадёжным и призрачным, то ныне он был сыном грозного полтавского героя, чьи войска победно шли по Польше, Прибалтике, Финляндии и стояли уже на границах Германии. И тотчас множество мелких курфюрстов и князьков засуетились, мечтая породниться с домом Романовых. Так Полтавская виктория обернулась возвышением царского рода. Без труда Пётр выдаёт одну свою племянницу, Анну Иоанновну, за герцога курляндского, а другую, Екатерину, за герцога мекленбургского.

Но с Алексеем было особо. Он был единственным наследником, и, как знать, его жене, может, доведётся сесть и на царский престол. И вот уже сами Габсбурги снимают свой запрет и в Краков поспешает из Вены граф Вильчек, коему поручено выяснить, что же из себя представляет наследник огромной Российской державы.

Барон Гюйссен, давно знавший Вильчека по Вене, охотно допускает графа в окружение царевича. Венский старожил был щедр и весел и привёз Алексею немалые презенты: роскошный венский экипаж, тщательно подобранные венскими иезуитами редкие книги и бочку доброго токая. В письмах императрице и невестам-эрцгерцогиням граф доверительно сообщает, что царевич роста выше среднего, хотя и пониже великана отца, широк в груди и плечах, но тонок в талии, цвет лица смуглый, глаза красивые, карие, лоб высокий, волосы каштановые, голос грубый.

В одном Алексей весь в отца: не ходит, а бегает, так что придворные едва за ним поспевают. Как и царь, он несколько сутулится. Вильчек объясняет это тем, что царевич слишком много, читает, сидя на стуле и держа книгу на коленях. Опытный дипломат заметил также, что Алексей в обществе часто сидит задумавшись, с отсутствующим видом и в отличие от отца характер имеет не энергичный, а меланхолический. К воинским и тем паче морским делам наследник не охоч и по натуре скорее мыслитель, а не деятель. К тому же он человек скрытный и, похоже, всё время опасается внезапного покушения.

Донесения Вильчека отнюдь не смутили императорскую Вену. Там рассуждали, что ежели царевича женить на эрцгерцогине-католичке, то отцы иезуиты, которым царь уже разрешил открыть свою миссию в Москве, сразу получат немалое влияние при русском дворе. Потому Габсбурги после Полтавы не прочь были напрямую породниться с Романовыми, полагая, что царь может помочь им в затянувшейся войне с Францией за испанское наследство. Иначе мыслил, однако, король Август, после Полтавской виктории снова вернувший себе с помощью Петра польскую корону.

Август и его супруга принимают самое горячее участие в судьбе своей молодой родственницы Софии-Шарлотты, происходившей из знатных саксонских Вельфов. Её старшая сестра Елизавета вышла замуж за эрцгерцога Карла, который в случае кончины бездетного императора Иосифа должен был занять императорский трон. Так что Алексей в случае женитьбы на Софии-Шарлотте станет и свояком императора, и родственником самого короля Августа. К тому же София-Шарлотта была не католической, а лютеранской веры, к которой, как хорошо ведал Август, царь Пётр относился куда благосклонней, нежели к папистам. Потому в Варшаве король встретил царевича как скорого жениха своей родственницы.

Из многочисленных намёков — и от отца, и от Меншикова, и от Гюйссена Алексей уже знал, что без него его женили. Сам Август, шутливый и говорливый, ростом и силой не уступающий Петру, и не думал скрывать свои материальные расчёты.

— Молодая принцесса из самого знатного германского рода, мой друг! — увещевал он Алексея, — Саксонская династия сидела на императорском троне, когда ещё у Габсбургов только и было владений что три горных округа в Швейцарии. Но судьбы знатных фамилий переменчивы! — Август развёл руками. Завтракали они с царевичем вдвоём в королевском дворце в Варшаве. В огромней зале, где был накрыт пышный стол, было пустынно — только два напудренных лакея бесшумно возникали за спиной, наливали вино, предлагали яства. — Отведайте седло косули, мой друг! Пальчики оближете! — Август заработал крепкими челюстями. Затем запил мясо бокалом бургонского, расслабился и мечтательно закатил глаза: — Вы ещё увидите, как она танцует, наша Шарлотта. У неё божественная фигурка, царевич! — Август поцеловал кончики пальцев. — И умна, училась у самого Лейбница! А язычок, — здесь король даже поёжился, — остёр как бритва! Знаете, что ответила она моему камергеру фон Витцуму, который как-то спьяну вздумал сорвать её поцелуй? «Это яблочко висит слишком высоко для вас, Витцум, и вам до него, даже если вы подставите лесенку, не дотянуться!» И мой негодник должен был трубить отступление! Ведь принцесса и впрямь выше его на целую голову. А вот вам она достанет до подбородка, как раз по стати!

Царевич поморщился: похоже, Август сводит их, как породистых собак на псарне! И, не удержавшись, заметил:

— А вдруг яблочко то кислое1 Я слышал, что принцесса рябовата?

— Подумаешь, несколько оспинок на хорошеньком личике! Это только горячит кровь и воображение! — Август рассмеялся так раскатисто, как всегда смеялся сам своим лучшим шуткам.

Вернувшись от короля, Алексей тем же вечером, в компании своего камердинера, Ивана Большого, впервые напился как никогда. Пили не какой-то там токай — русскую горькую, извлечённую Иваном из дорожного поставца.

— Навязывают мне немку рябую, да все и радуются: и батюшка, и круль Август, и баронишка этот учёный Гюйссен. А я не хочу на ней жениться! — спьяну кричал царевич.

— Куда же ты против воли царской пойдёшь? — хитро подмигивал Иван Большой. — Лучше выпей стаканчик, окати сердце ретивое!

И Алексей окатил сердце так, что на другой день едва душу Богу не отдал. Потом отписал своему наставнику отцу Якову, которого не забыл и в чужой земле: «Мы здесь по-московски пьём, веселимся духовно и телесно не по-немецки, но по-русски». И приказал распродать в Москве некоторые ценные свои вещи и отпустить, как и договаривались они с отцом Яковом ранее, некоторых ближних людей на волю. Преданные-то людишки в Москве всегда нужны: ведь кто знает, когда он вернётся? Впервые пришла к нему мысль, что пока он за границей, то перед ним батюшка бессилен. И выходит, здесь он может найти укрытие и от отцовского великого гнева. Но всё же восстать в тот час против отцовской воли царевич не посмел и послушно отправился в Дрезден, а оттуда в Карлсбад, где отдыхала на водах высмотренная Гюйссеном и королём Августом невеста София-Шарлотта. Увидел её он, впрочем, лишь мельком — на постоялом дворе возле Карлсбада. Случилось так, что они разминулись: принцесса вместе с королевой польской уже возвращалась после отдыха с вод, а ему ещё предстояло лечение. Жена Августа познакомила их в общей зале, пока ждали, когда запрягут лошадей. У Алексея несколько отлегло от сердца: у принцессы и впрямь было на лице лишь несколько оспинок. Всё не рябая девка Палашка, что стирала ему портки в Преображенском. Значит, батюшка не на шутихе его женит. Да и не дура: голубенький глаз куда как востёр, лоб открытый, высокий, свободно болтает не только по-немецки, но и по-французски и по-итальянски. Куда ему, Алексею!