Шрифт:
— Я не лгал. Я-то помню. Меня царевич Микаил назвал этим именем, Юсуфом назвал!..
— Ты и упрям, как Юсуф Прекрасный [122] ; доброго себе не хочешь! — Асад-хан громко засмеялся. И засмеялись его слуги. — Ты жди! — сказал Асад-хан. — Сейчас войдёт человек и одним лишь своим приходом изобличит тебя во лжи!..
И тут в самом дальнем конце комнаты приподнялся ковёр стенной. Там оказалась дверца. Дверца открылась, и вошёл человек, одетый без пышности, но с изяществом удивительным...
122
...Юсуф Прекрасный... — Библейская история Иосифа, египетского раба, не пожелавшего ответить взаимностью жене крупного сановника, очень популярна в мусульманской культурной традиции. Эта история интерпретирована в многочисленных поэмах и стихотворениях. Согласно исламской традиции, Юсуф (Иосиф) в конце концов отвечает взаимностью красавице Зулейхей они сочетаются браком.
Отчего-то в первые мгновения Офонас признал именно это изящество одежды, а самого человека признал не тотчас. Однако всего лишь несколько мгновений минуло, и уже человек приблизился в несколько широких шагов к Офонасу, и уже поднимал Офонаса-Юсуфа с ковра. И вот они уже обняли друг друга за плечи невольно... И что же сталось, что сделалось? Будто и не было разлуки? Нет, нет, была разлука, было разлучение надолгое, разлука навсегда. И вот она прервалась, разлука эта прервалась... Близость духовная и душевная восстановилась, будто натянутая нить была ослаблена и потому не видна, и вот снова натянулась нить близости двоих, и была крепка... И была ярка высокая нить близости двоих... И за время разлуки обе души обогатились, ополнели многими чувствами; повидали многое, каждый — сам по себе... И теперь вновь натянулась нить, и возможно было отдать, передать в душу раскрытую другого столько собранного, прикопленного в твоей душе, твоей душой...
Асад-хан смотрел на них с непривычным для себя изумлением. Он изумлялся, удивлялся редко...
Офонас посмотрел в глаза тёмные Микаила, сына правителя Рас-Таннура, своими глазами светлыми, карими. Возмужал Микаил; глаза, лицо сделались словно бы отчётливее, яснее; более смысла явилось в лице, в глазах, и был это смысл серьёзный, глубокий. Но, едва взглянув в эти глаза, в это лицо, Офонас увидел, что одно не переменилось: по-прежнему искал Микаил-царевич своё странное, чудное, чудное, неведомое и неясное; будто обречён был искать...
Но Офонас помыслил прежде о простом, по человечности простом. И спросил, будто оттягивая самое насущное, и спросил:
— С тобою ли Хамид-хаджи? Каково его здоровье?
И Микаил всё понимал мгновенно и потому отвечал радостно:
— Со мною, со мной, и здоров!
Не отпускали друг друга Офонас и царевич Микаил. И взором светло-карих глаз полонял, затоплял Микаилово лицо Офонас; глядел, понимал. Сказал быстро и просто:
— Я видел...
И Микаил не спрашивал, кого видел Юсуф, потому что уже знал, понял, кого видел Юсуф...
Оторвались друг от друга.
— Я догадался почти тотчас, что увижу того самого человека, — сказал Микаил, обернувшись к Асад-хану. И продолжил: — Он правду говорит. Я дал ему имя «Юсуф».
Асад-хан подозвал одного из слуг и приказал:
— Отпустите беспрепятственно и верните коня!
Офонас почуял себя уже свободным, бесстрашным и дурашливым.
— А что же тысяча золотых монет? — спросил. И даже и будто чуть глумился над правителем.
— Какая тысяча монет? — Приоткрытый в словах рот Асад-хана смеялся белыми зубами. — Какая тебе тысяча монет? — повторил Асад-хан. — Разве ты принял правую веру? За что тебе тысячу монет отдать?
— Хан милостивый! — Офонас припал размашисто на колени и снова поднялся. — Я не прошу тысячу монет! Прикажи сыскать вора, укравшего мои деньги...
Микаил, улыбнувшись бегло, спросил, каковы деньги украдены у Юсуфа.
Офонас рассказал, сколько было денег и как прятал их в земляной ямке под лавкой постельной, за ножку приподымал лавку...
— Вора я сам сыщу! — сказал Микаил. — Если Асад-хан позволит мне сыскивать. Он — хозяин, я — гость...
— Позволяю! — сказал Асад-хан.
— И если позволит мне щедрый хозяин, — продолжил Микаил, — я бы приблизил Юсуфа и оставил при себе, в тех покоях, что отвёл мне, гостю, щедрый хозяин...
— Позволяю охотно, — засмеялся Асад-хан.
— Идём со мною, — обратился Микаил к Офонасу. Но, остановившись у дверцы, закрытой ковром, полюбопытствовал у Асад-хана: — Щедрый правитель отдал бы этому чужеземцу тысячу золотых монет за обращение в правую веру?
Асад-хан и Микаил рассмеялись вперегонки.
— Я бы не отдал, — сказал Асад-хан, смеясь, — я бы не отдал, а он бы не обратился!..
В покоях, отведённых Микаилу, Офонас встретился радостно с Хамидом-хаджи. Микаил велел подать кушанья и напитки.
— Я сейчас прикажу послать в караван-сарай за твоим имуществом, — обратился Микаил к Юсуфу. — Где ты остановился?
Офонас сказал, но добавил, что хозяин постоялого двора не отдаст то немногое, чем владеет Офонас:
— ...Я ведь ему должен...
Микаил тотчас спросил, каков долг Офонаса хозяину постоялого двора, и отослал тому деньги со слугой, который должен был взять имущество Офонаса.