Дени ДИДРО (1713—1784), знаменитый энциклопедистъ, уже въ зрломъ возраст, неудовлетворенный отношеніями съ женой, полюбилъ Софію Воланъ. Переписка ихъ относится къ 1759—1774 г., а дружба продолжалась до смерти Софіи 1783 г. Объ отношеніи къ ней Дидро ярко свидтельствуетъ, между прочимъ, письмо Дидро къ извстному Фальконету, въ которомъ онъ говоритъ: «Если бы она сказала мн – дай мн выпить свою кровь – я бы ни минуты не задумался удовлетворить это ея желаніе».

Парижъ, 10 іюля.

Пишу, не видя. Я пришелъ; хотлъ поцловать у васъ руку и удалиться. Придется, однако, удалиться безъ этой награды; но разв я уже не буду достаточно вознагражденъ, засвидтельствовавъ вамъ, какъ я васъ люблю? Теперь 9 часовъ; я пишу вамъ, что люблю васъ. По крайней мр, я хочу это написать, но не увренъ, – послушно ли мн перо. Не придете ли вы, чтобы я могъ вамъ это сказать и исчезнуть? Прощайте, моя Софія, прощайте; ваше сердце, значитъ, не говоритъ вамъ, что я здсь? Первый разъ я пишу въ сумеркахъ: это положеніе должно бы привести меня въ очень нжное настроеніе. Но я чувствую лишь одно: я бы не ушелъ отсюда. Надежда увидть васъ удерживаетъ меня здсь, и вотъ я продолжаю бесдовать съ вами, даже не зная, – выходятъ ли у меня буквы! Повсюду, гд ихъ не будетъ, – читайте, – я васъ люблю.

Графъ Габріэль МИРАБО (1749—1891), будучи женатымъ, полюбилъ Софію Монье, выданную замужъ 16-ти лтъ за 70-лтняго старика; во время ихъ пребыванія въ Голландіи оба они были арестованы, – Мирабо посаженъ на 31/2 года въ Венсенскую крпость, а Софія посл родовъ – въ монастырь (1778). Во время заключенія влюбленные интенсивно обмнивались письмами при посредств начальника полиціи Ленуара. Выйдя изъ тюрьмы, Мирабо охладлъ къ Софіи, и она, посл неудачнаго второго замужества, покончила самоубійствомъ (1789). Письма Мирабо изъ одного Венсена заключаютъ боле 30000 строкъ.

Человкъ удовлетворенъ, когда находится въ обществ тхъ, кого любитъ, – сказалъ Ла-Брюйеръ. Безразлично, думаемъ ли о томъ, чтобы разговаривать съ ними, или молчимъ, думаемъ ли о нихъ или о чемъ-нибудь постороннемъ, важно только одно – быть съ ними. Другъ мой, какъ это врно! И какъ врно, что къ этому мы такъ привыкаемъ, что безъ этого жизнь длается невозможною. Увы! Я это хорошо знаю, я долженъ это хорошо знать, такъ какъ уже три мсяца томлюсь вдали отъ тебя, уже три мсяца ты мн не принадлежишь, и мое счастье кончено. И все же, просыпаясь утромъ, я ищу тебя, мн кажется, что мн недостаетъ половины меня самого, – и это правда. Разъ двадцать въ день я спрашиваю себя, гд ты. Суди же по этому, насколько сильна иллюзія, и какъ жестоко, что она разбита. Ложась спать, я всегда оставляю теб мстечко. Я прижимаюсь къ стн, и предоставляю теб добрую половину своей узкой постели. Это движеніе машинально, и мысль безсознательна. Какъ привыкаешь къ счастью! Увы! его начинаешь понимать только тогда, когда теряешь, и я увренъ, что мы стали понимать, насколько мы необходимы другъ другу, только съ того времени, когда буря разлучила насъ. Не изсякъ источникъ нашихъ слезъ, милая Софи; мы не излечились; въ нашемъ сердц жива любовь и, слдовательно, есть что оплакивать. Пусть говорятъ, что можно излечиться отъ великаго горя силой воли и разумомъ; такъ говорятъ слабые и легкомысленные и утшаются. Есть потери, съ которыми никогда нельзя свыкнуться. Когда не находятъ счастья въ любви, находятъ его въ страданіи; врне: хотятъ его. Это деликатное чувство, – что бы тамъ ни говорили, таится въ самой нжной любви. Не была ли бы Софія въ отчаяніи, если бы знала, что Габріель утшился?

Почему это чувство будетъ запрещено Габріелю? Врно, очень врно и очень справедливо, что когда любятъ сильно, любятъ свою любовницу или любовника больше, чмъ самихъ себя, но не больше, чмъ свою любовь. Можно всмъ пожертвовать, что я говорю? хотятъ пожертвовать всмъ, исключая нжности любимаго существа. Если найдется человкъ, который думаетъ иначе, пусть онъ не воображаетъ, что онъ сильне меня, – онъ только мене влюбленъ. Еще есть только одно средство принести въ жертву боготворимую любовь: пронзить себ сердце. Если бы я зналъ, что моя смерть необходима для твоего счастья, что ты можешь пріобрсти его этой цной, я убилъ бы себя, не колеблясь ни минуты. Я сдлалъ бы это съ радостью, потому что оказалъ бы этимъ теб услугу. И это было бы нжной местью для такого любящаго человка, какъ я: посредствомъ своей смерти сдлать неблагодарную любовницу неблагодарнымъ человкомъ. Я сдлалъ бы это безъ сожалнія, такъ какъ черезъ это стало бы ясно, что ты не любишь меня, если можешь быть счастливой безъ меня. Я не пожертвовалъ бы своей любовью, но я отомстилъ бы самому себ за твое непостоянство – единственный способъ отомстить себ за Софію. Ничуть не отказываясь отъ любви твоей, я наказалъ бы самого себя за то, что потерялъ ее. Тотъ, кто такъ не думаетъ, обманывается или хочетъ обмануться. Онъ думаетъ, что любитъ сильне, чмъ онъ въ дйствительности любитъ, если хочетъ заставить этому поврить.

Мое мнніе, что это такъ же просто, какъ врно. Я могу пожертвовать теб всмъ, но не твоей любовью. И я не думаю, что это не великодушно; въ тотъ день, когда ты будешь такъ думать, я накажу себя за это; но я чувствую, что я люблю и не думаю, чтобы кто-нибудь изъ всхъ людей любилъ сильне меня; въ моемъ сердц столько энергіи и силъ, сколько нтъ у другихъ, и не одинъ возлюбленный не обязанъ такъ много такой нжной возлюбленной, какъ Габріель Софіи. Благодарность – такое чистое удовольствіе для меня, что его достаточно, чтобы сдлать меня влюбленнымъ. Но моя нжность независима отъ всякаго другого чувства. Я знаю, что если бы ты меня возненавидла, я не могъ бы исцлиться отъ моей любви: какъ только я узналъ тебя, ты деспотически завладла мной. Твой пріятный характеръ, твоя свжесть, твой изящный, нжный, сладострастный обликъ завладли мной; каждое твое слово было близко моему сердцу. Я хотлъ владть тобой и быть только твоимъ другомъ, потому что жестоко боялся любви. Ты нравилась мн своей молодостью и красотою и была соблазномъ для моей души. Все сближало насъ еще тснй. Подвижная и чувствительная, хотя желающая скрыть свою чувствительность, ты поражала и трогала меня. Ты увлекала меня отъ дружбы къ любви, и я искренно говорилъ теб, что не могъ быть твоимъ другомъ. Тонкія остроты, слетающія молніеносно съ твоихъ устъ и удивляющія своей неожиданностью, плняли меня, и когда я думалъ, я былъ взволнованъ.

Это волненіе меня безпокоило.

Но я разуврялъ себя, я говорилъ себ: я столько видлъ женщинъ, у меня было столько возлюбленныхъ! Она такъ неопытна! Какъ она можетъ побдить! Это ребенокъ. Но этотъ ребенокъ, такой нжный, льстилъ моему самолюбію жаднымъ вниманіемъ, съ какимъ онъ слушалъ меня. То, какъ онъ считался съ тмъ, что я говорилъ, и оцнивалъ каждое мое слово, восхищало меня и длалось для меня необходимымъ. Мы любили другъ друга, не желая признаваться себ въ этомъ. Моя Софія, такая простая и наивная, казалась мн образцомъ искренности и чувствительности: ей не хватало только страстности, но любовь втихомолку общала мн и это. Она не походила ни на кого и была даже странной, но все такъ шло къ ней, даже суровый видъ, что мн хотлось овладть ею, и что-то увряло меня, что я добьюсь своего. Я не ошибся, но, соблазняя, я соблазнился самъ – этого я не ждалъ и даже боялся. Какимъ я былъ безумцемъ! Отъ такого счастья хотлъ отказаться! Я ставилъ любовь выше гордости. Прости меня, моя Софія, прости. Я не зналъ наслажденій взаимной нжности, только ты заставила меня вкусить ихъ. Я искупилъ свое преступленіе. Я люблю свои цпи сильнй, чмъ боялся ихъ.

Привычка обманывать женщинъ обычно лишаетъ мужчинъ способности быть постоянными, тогда какъ у меня это-то именно и породило тоску по возлюбленной, – подобной теб, которой я не надялся, однако, встртить, и достоинства которой я тмъ боле цню, чмъ сильне я ея желалъ. Но существуетъ множество достойныхъ любви! Я это вижу со времени обрушившагося на меня несчастья, но ни у кого направленіе ума, манера думать и характеръ, не обладали тми плнительными для меня свойствами, какъ у тебя. Я не могъ бы любить женщину безъ душевнаго богатства, ибо я долженъ высказываться предъ моей подругой. Вычурное остроуміе утомляетъ меня: кто обладалъ имъ въ большей степени, чмъ г-жа Фейланъ? Аффектація, на мой взглядъ, такъ же относится къ естественности, какъ румяна къ красот; то есть: они не только не нужны тому, кого хотятъ украсить, но даже вредны. Значитъ – мн надлежало найти душу простую, изящную, устойчивую и веселую. У меня такъ мало обычныхъ предразсудковъ, мои мннія такъ несхожи съ мнніями всего свта, что женщина, сотканная изъ мелочности и раздираемая постоянными рефлексами, не могла бы ко мн подойти. Въ теб я встртилъ энергію, твердость, силу, ршительность. Но это еще не все; мой характеръ неровенъ, моя воспріимчивость чудовищна, моя пылкость исключительна; и потому мн нужна была нжная и кроткая женщина, способная меня умиротворять, и я не смлъ надяться, чтобы эти превосходныя качества оказались бы въ соединеніи со столь рдкостными добродтелями, – обычно это не встрчается. И все же, я нашелъ все это въ теб, моя дорогая подруга. Такъ подумай же о томъ, – что ты для меня; все зданіе моего счастья построено на теб. Не сердись, что я дрожу при одной мысли о могущей угрожать намъ опасности, и что я считаю тебя за благо, безконечно боле дорогое для меня, чмъ я для тебя. Мой характеръ уже былъ сложившимся, – а твой еще нтъ; мои принципы тверды, ты же еще только начала думать о необходимости имть ихъ. Ты могла бы найти въ мір другого рода привязанность и счастье, чмъ то, которое суждено теб въ объятіяхъ твоего Габріеля; но Софія была необходима для моего счастья; одна она способна была дать мн его.