Я знаю, что требуется напряженіе всего нашего интеллекта, чтобы выйти съ честью изъ такого положенія; я понимаю также, что трудности, связанныя съ подобной побдой, не всякому способны дать мужество – начать эту борьбу; и хотя я убждена, что въ этой области не существуетъ непобдимаго влеченія, – но все же я думаю, что на дл очень мало побдителей, и почему? Потому что не ршаются даже попытаться. Въ конц-концовъ я полагаю, что въ вашемъ случа дло идетъ лишь объ ухаживаніи, и было бы глупо васъ мучить, чтобы побдить влеченіе къ какой-либо боле или мене достойной любви дам. А такъ какъ вы еще ни въ одну изъ нихъ не влюбились, то я только хотла выяснить основанія, которыя, на мой взглядъ, врне всего способны обезпечить вамъ счастливое будущее. Было бы, конечно, желательно, чтобы тонкія чувства, дйствительныя достоинства, имли бы больше власти надъ нашими сердцами, чтобы они были въ состояніи заполнить ихъ и запечатлться навсегда. Но опытъ показываетъ, что на дл это не такъ. Вдь я разсуждаю не о томъ, чмъ вы должны быть, но о томъ, что вы представляете въ дйствительности: мое намреніе состоитъ въ томъ, чтобы показать вамъ, каково ваше сердце, а не какимъ я бы желала его видть. Я первая скорбла о порч вашего вкуса, какъ ни снисходительно я отношусь къ вашимъ капризамъ. Но, не будучи въ состояніи измнить вашего сердца, я хочу, по крайней мр, научить васъ, какъ извлечь изъ него большую пользу: не имя возможности сдлать васъ благоразумнымъ, я стараюсь сдлать васъ счастливымъ. Въ старину говорили: желать уничтожить страсти – равносильно желанію уничтожить насъ самихъ; надо только умть управлять ими. Въ нашихъ рукахъ страсти – тоже, что лчебные яды: приготовленные искуснымъ химикомъ, они превращаются въ благодтельныя лкарства.

Нтъ, маркизъ, любопытство г-жи де-Севинье нисколько меня не оскорбило: напротивъ, мн очень лестно, что она пожелала увидать письма, которыя вы получаете отъ меня. Разумется, она предполагала, – если идетъ разговоръ о любви, то, конечно, это касается меня; но она убдилась въ противномъ. Теперь она признаетъ, что я мене легкомысленна, чмъ она то себ представляла; я считаю ее достаточно справедливою, чтобы отнын она составила себ о Нинонъ другое представленіе, чмъ имла раньше: ибо мн не безызвстно, что обо мн обычно отзываются не слишкомъ благопріятно. Однако ея несправедливость никогда не можетъ повліять на мою дружбу къ вамъ. Я достаточно философски смотрю на жизнь, чтобы не огорчаться мнніемъ людей, судящихъ меня не зная. Но, что бы ни случилось, я буду продолжать говорить съ вами съ моей обычной откровенностью; я убждена, что г-жа де-Севинье, несмотря на большую свою сдержанность, въ глубин души чаще будетъ соглашаться со мною, чмъ это кажется. Перехожу къ тому, что касается васъ.

Итакъ, маркизъ, посл безконечныхъ стараній, вамъ кажется, что вы, наконецъ, умилостивили каменное сердце? Я отъ этого въ восторг; но мн смшно, когда вы начинаете разъяснять мн чувства графини. Вы раздляете обычную ошибку мужчинъ, отъ которой вамъ нужно отказаться, какъ бы ни была она для васъ лестна. Вы предполагаете, что только ваши достоинства способны зажечь страсть въ сердц женщины, и что сердечныя и умственныя свойства служатъ единственными причинами любви, которую питаютъ къ вамъ женщины. Какое заблужденіе! Разумется, вы думаете это потому, ибо этого требуетъ ваша гордость. Но изслдуйте безъ предубжденія, по возможности, побуждающіе васъ мотивы, и скоро вы убдитесь, что вы обманываете себя, а мы обманываемъ васъ; и что по всмъ соображеніямъ вы являетесь одураченнымъ вашимъ и нашимъ тщеславіемъ; что достоинства любимаго существа только являются случайностью или оправданіемъ любви, но никакъ не ея истинной причиной; что, наконецъ, вс эти чрезвычайныя уловки, къ которымъ прибгаютъ об стороны, какъ бы входятъ въ желаніе удовлетворить потребность, которую я раньше еще назвала вамъ первопричиной этой страсти. Я высказываю вамъ здсь жестокую и унизительную истину; но отъ этого она не длается мене достоврной. Мы, женщины, являемся въ міръ съ этой неопредленной потребностью любви, и если мы предпочитаемъ одного другому, скажемъ откровенно, мы уступаемъ не извстнымъ достоинствамъ, а скоре безсознательному, почти всегда слпому инстинкту. Я не хочу приводить доказательствъ того, что существуетъ слпая страсть, которою мы опьяняемся иногда по отношенію къ незнакомцамъ или къ людямъ, недостаточно намъ извстнымъ для того, чтобы нашъ выборъ не являлся всегда въ своемъ основаніи безразсуднымъ: если мы попадаемъ счастливо, то это – чистая случайность. Слдовательно, мы привязываемся всегда, не производя достаточнаго экзамена, и я буду не совсмъ не права, сравнивъ любовь съ предпочтеніемъ, которое мы отдаемъ иногда одному кушанью передъ другимъ, не будучи въ состояніи объяснить причины этого. Я жестоко разсиваю химеры вашего самолюбія, но я говорю вамъ правду. Вамъ льститъ любовь женщины, ибо вы предполагаете, что она считается съ достоинствами любимаго существа: вы оказываете ей слишкомъ много чести, скажемъ лучше, вы слишкомъ высокаго о себ мннія. Врьте, что мы любимъ васъ совсмъ не ради васъ самихъ: надо быть искреннимъ, въ любви мы ищемъ только собственнаго благополучія. Прихоть, интересъ, тщеславіе, темпераментъ, матеріальныя затрудненія, – вотъ что тревожитъ насъ, когда наше сердце не занято, вотъ причины тхъ великихъ чувствъ, которыя мы хотимъ обожествлять. Вовсе не великія достоинства способны насъ умилять: если они и входятъ въ причины, располагающія насъ въ вашу пользу, то вліяютъ они совсмъ не на сердце, а на тщеславіе, и большинство свойствъ, нравящихся намъ въ васъ, часто длаютъ васъ смшными или жалкими. Но что вы хотите? Намъ необходимъ поклонникъ, поддерживающій въ насъ представленіе о нашемъ превосходств, намъ нуженъ угодчикъ, который исполняетъ наши прихоти, намъ необходимъ мужчина. Случайно намъ представляется тотъ, а не другой; его принимаютъ, но не избираютъ. Словомъ, вы считаете себя предметомъ безкорыстной симпатіи, повторяю, вы думаете, что женщины любятъ васъ ради васъ самихъ. Несчастные простофили! Вы служите только орудіемъ ихъ наслажденій или игрушкой ихъ прихотей. Однако, надо отдать справедливость женщинамъ: все это совершается часто безъ ихъ вдома. Чувства, которыя я изображаю здсь, часто имъ самимъ совершенно не ясны; наоборотъ, съ самыми лучшими намреніями он воображаютъ, что руководствуются великими идеями, которыми питаетъ ихъ ваше и ихъ тщеславіе, и было бы жестоко несправедливо обвинять ихъ въ фальши на этотъ счетъ: безсознательно он обманываютъ самихъ себя и васъ также.

Вы видите, что я раскрываю предъ вами секреты доброй Богини: судите о моей дружб, если я, въ ущербъ моему же полу, стараюсь васъ просвтить. Чмъ лучше будете вы знать женщинъ, тмъ мене он заставятъ васъ безумствовать.

Франсуа Аруэ ВОЛЬТЕРЪ (1694—1778) восемнадцати лтъ, во время своего пребыванія въ Гааг въ качеств пажа маркиза Шатонефа, влюбился въ шестнадцатилтнюю Олимпію Дюнуайэ, увезенную матерью-протестанткой отъ отца-католика изъ Парижа. Сохранилось пять писемъ юнаго Аруэ къ его «Пимпетт» – нсколько пострадавшія отъ руки ея матери. Кром юной влюбленности въ этихъ письмахъ, Вольтера одушевляетъ еще романтическая мечта вернуть молодую двушку къ отцу въ Парижъ.

Октябрь 1713

Мн кажется, милая барышня, что вы меня любите, потому будьте готовы въ данныхъ обстоятельствахъ пустить въ ходъ всю силу вашего ума. Лишь только я вернулся вчера въ отель, г. Л. [2] сказалъ мн, что сегодня я долженъ ухать, и я могъ только отсрочить это до завтра; однако онъ запретилъ мн отлучаться куда-либо до отъзда; онъ опасается, чтобы сударыня ваша матушка не нанесла мн обиды, которая можетъ отозваться на немъ и на корол; онъ даже не далъ мн ничего возразить; я долженъ непремнно ухать, не повидавшись съ вами. Можете представить себ мое отчаяніе. Оно могло бы стоить мн жизни, если бы я не надялся быть вамъ полезнымъ, лишаясь вашего драгоцннаго общества. Желаніе увидть васъ въ Париж будетъ утшать меня во время моего пути. Не буду больше уговаривать васъ оставить вашу матушку и увидаться съ отцомъ, изъ объятій котораго васъ вырвали, чтобы сдлать здсь несчастной [3] . Я проведу весь день дома. Перешлите мн три письма: одно для вашего отца, другое – для вашего дяди, и третье – для вашей сестры; это безусловно необходимо, я передамъ ихъ въ условленномъ мст, особенно письмо вашей сестр. Пусть принесетъ мн эти письма башмачникъ: общайте ему награду; пусть онъ придетъ съ колодкой въ рукахъ, будто для поправки моихъ башмаковъ. Присоедините къ этимъ письмамъ записочку для меня, чтобы, узжая, мн послужило хотя бы это утшеніемъ, но, главное, – во имя любви, которую я питаю къ вамъ, моя дорогая, пришлите мн вашъ портретъ; употребите вс усилія, чтобы получить его отъ вашей матушки; онъ будетъ себя чувствовать гораздо лучше въ моихъ рукахъ, чмъ въ ея, ибо онъ уже царитъ въ моемъ сердц. Слуга, котораго я посылаю къ вамъ, безусловно преданъ мн; если вы хотите выдать его вашей матери за табакерщика, то онъ – нормандецъ и отлично сыграетъ свою роль: онъ передастъ вамъ вс мои письма, которыя я буду направлять по его адресу, и вы можете пересылать свои также черезъ него; можете также доврить ему вашъ портретъ.

Пишу вамъ ночью, еще не зная, какъ я уду; знаю только, что долженъ ухать: я сдлаю все возможное, чтобы увидать васъ завтра до того, какъ я покину Голландію. Но такъ какъ я не могу этого общать наврное, то говорю вамъ, душа моя, мое послднее прости, и, говоря вамъ это, клянусь всею тою нжностью, какую вы заслуживаете. Да, дорогая моя Пимпеточка, я буду васъ любить всегда; такъ говорятъ даже самые втреные влюбленные, но ихъ любовь не основана, подобно моей, на полнйшемъ уваженіи; я равно преклоняюсь предъ вашей добродтелью, какъ и предъ вашей наружностью, и я молю небо только о томъ, чтобы имть возможность заимствовать отъ васъ ваши благородныя чувства. Моя нжность позволяетъ мн разсчитывать на вашу; я льщу себя надеждой, что я пробужу въ васъ желаніе увидать Парижъ; я ду въ этотъ прекрасный городъ вымаливать ваше возвращеніе; буду писать вамъ съ каждой почтой чрезъ посредство Лефебра, которому вы будете за каждое письмо что-нибудь давать, дабы побудить его исправно длать свое дло.

Еще разъ прощайте, дорогая моя повелительница; вспоминайте хоть изрдка о вашемъ несчастномъ возлюбленномъ, но вспоминайте не ради того, чтобы грустить; берегите свое здоровье, если хотите уберечь мое; главное, будьте очень скрытны; сожгите это мое письмо и вс послдующія; пусть лучше вы будете мене милостивы ко мн, но будете больше заботиться о себ; будемъ утшаться надеждой на скорое свиданье и будемъ любить другъ друга всю нашу жизнь. Быть можетъ, я самъ пріду за вами; тогда я буду считать себя счастливйшимъ изъ людей; лишь бы вы пріхали – я буду вполн удовлетворенъ. Я хочу только вашего счастья, и охотно купилъ бы его цною своего. Я буду считать себя весьма вознагражденнымъ, если буду знать, что я способствовалъ вашему возвращенію къ благополучію.

Прощайте, дорогая душа моя! Обнимаю васъ тысячу разъ.

Аруэ.

Нсколько дней спустя. (1713 г.)

Меня держатъ въ плну отъ имени короля; меня могутъ лишить жизни, но не любви къ вамъ. Да, моя дорогая возлюбленная, я увижу васъ сегодня вечеромъ, хотя бы мн пришлось сложить голову на плах. Ради Бога, не говорите со мною въ такихъ мрачныхъ выраженіяхъ, какъ пишете. Живите, но будьте скрытны; остерегайтесь сударыни вашей матушки, какъ самаго злйшаго вашего врага; что я говорю? Остерегайтесь всхъ въ мір и не довряйтесь никому. Будьте готовы къ тому времени, когда появится луна; я выйду изъ отеля инкогнито, возьму карету и мы помчимся быстре втра въ Ш.; я захвачу чернила и бумагу; мы напишемъ наши письма; но если вы меня любите, утшьтесь, призовите на помощь всю вашу добродтель и весь вашъ умъ… Будьте готовы съ четырехъ часовъ; я буду васъ ждать близъ вашей улицы. Прощайте, – нтъ ничего, чего бы я не вынесъ ради васъ. Вы заслуживаете еще гораздо большаго. Прощайте, дорогая душа моя.