– Ты что-то конкретное хотела, сестрица? – Левый уголок губ едва дернулся вверх. – Неужто решила сдаться?

– И отдать все тринадцать миров? – в свою очередь усмехнулась женщина. – Ну, уж нет. Тем более, ты все равно не примешь моей капитуляции, так ведь?

– Борьба до победного. Вот это мне нравится. Но, боюсь, на сей раз ты проиграешь с разгромным счетом.

Мужчина щелкнул пальцами. Лежащий на земле труп ягненка вскочил на тонкие копытца, на его мягкой шерстке не было не единого кровавого пятнышка. Лев недовольно рыкнул, готовый вновь броситься на непокорную жертву, но та тонко заблеяла и дала такого стрекача, что хищнику осталось лишь в бессилии клацнуть клыками.

– Вчера я предложил частицу одному парню. Талант. Мог бы рисовать отличные пейзажи.
– Мужчина лениво потянулся, зевнул и неожиданно предложил: - Не хочешь яблочка? Вон на том дереве выросли отличные экземпляры.

– Знаю я твои яблочки, - презрительно хмыкнула златокудрая. – Откусишь, а внутри одна гниль или червяки. Можешь морочить голову всей этой историей смертным, у меня нет на это времени.

– Фи, дорогая, и в мыслях не было. Для тебя все самое лучшее, - шутовски поклонился длинноволосый. Но было видно, что его сестрица угадала. – Не хочешь фруктов, давай хоть присядем. А то у меня уже спина болит. Целый день занимаюсь поливом. Помощников-то нет, все сам, единолично.

– Не боишься? – вскинула бровь женщина.

Парочка двинулась прочь по одной из дорожек ото льва, который, забыв о ягненке (или лишь временно отложив новую попытку сожрать того), разлегся в тени персика. На нижних ветвях его благоухали розовые цветы, выше висели уже завязавшиеся плоды, а на самой макушке готовы были упасть зрелые персики. Еще одна странность: все здесь и зрело, и цвело, и опадало одновременно.

В глубине сада, под высоченной голубой елью стояла грубо сколоченная скамья. Толстых досок едва коснулись фуганок или кусок наждачной бумаги, они потемнели, а кое-где даже виднелись зеленовато-серые наросты лишайников и мха. Но мужчина предпочитал эту скамью всем остальным – вычурным, с изящной ковкой или резьбой.

Рядом со скамьей стояла самая обыкновенная темно-синяя лейка, казавшаяся во всей этой нелепости единственным настоящим и правильным предметом. Возможно, так оно и было. И сад являлся всего лишь выдумкой, тщательно наведенным мороком. Во всяком случае, когда седовласый задел лейку ногой, та звякнула вполне естественно, можно сказать, вещественно и даже весомо.

– Чего я должен бояться? – продолжил разговор мужчина, когда они уселись.

 Его голубоглазая собеседница с плохо скрытой брезгливостью поправила свое струящееся платье. Движения ее были какие-то скованные и напряженные, хотя она изо всех сил пыталась выглядеть уверенной в себе.

– Стать таким же, как люди. Ты слишком много времени проводишь в их мире. Это чревато. Когда-то я тоже просиживала веками на их планетке. Даже заимела пару привычек, вроде купания. А потом однажды проснулась, взглянула на себя и поняла – я старею. Представляешь: я, и старею? Сначала это показалось мне забавным. А потом я испугалась… представила, что через пару десятков лет меня ожидает смерть.

– Мы не можем умереть, - возразил мужчина.

– Знаю. Но я это представила, - делая нажим на последнее слово, веско произнесла голубоглазая. – Будь осторожен, братец, вот что я хочу сказать.

– Это так трогательно. Твоя забота, я имею в виду. Но не стоит беспокоиться. Последнее, что мне грозит, так это стать похожим на человека. Хотя, надо признать, у них есть чему поучиться.

– Ты опять за свое?

– Война, моя милая сестрица. Никто во всей Вселенной не может так воевать, как люди. Ни у кого нет той ярости и жестокости по отношению к собственному виду, как у землян. Викалийцы сущие дети по сравнению с ними. Они не знают, что такое мир и покой и совершенно не ценят свою жизнь. А люди… превознося любовь в своих сонетах, они идут и режут глотки спящим врагам. Они ненавидят войну, боль, смерть и продолжают убивать. Разве не чудесно? В этом есть нечто парадоксально возвышенное, - впервые за весь разговор седовласый искренне улыбнулся. – А их фильмы – эти движущиеся картинки, на которых одни люди изображают совсем иных людей? А картины… батальные полотна. Ты вслушайся, как звучит, а? Какую вероятность не возьми, в любой найдется по две-три войны.

 Есть одна такая, в которой конфликт затянулся почти на полвека. Представляешь? Земля пять десятков раз прокрутилась вокруг Солнца, а люди все продолжали убивать друг друга. Уже никто не помнил, с чего та война началась, а первопричина – местная принцеска – давно скончалась в муках, а огромные полчища двуногих кололи, рубили, сносили головы и вспарывали таким же двуногим животы.

Длинноволосый встал, подхватывая лейку за ручку. Подошел к ближайшему гранатовому дереву и почти ласково похлопал по стволу:

– Да вся их история построена, выращена на крови. – Мужчина наклонил лейку, и из многочисленных дырочек полилась темно-красная жидкость. – Буквально. Вот она – лучшая подкормка во все времена – трупы и кровь. Смерть одних ради процветания других. На навозе тоже кое-что растет, но не так.

– Ты сейчас о смертных или о своих грушах? – не поняла женщина.

– Груши, смертные, вероятности… принцип один, поверь. Ты же знаешь мое мнение….

– Все зависит от того, на какой грани многоугольника ты стоишь, - закатив глаза, заученно подхватила златокудрая. – И все же я пришла не для того, чтобы в миллионный раз выслушивать одни и те же слова. Их звуки уже просверлили дыры в моем мозге.