Независимость образа от характера рецепции относительна. Потеря ведущей рецепции в раннем возрасте может приводить к угасанию образов, в таких случаях новые раздражители не актуализируют ранее сформированных образов, не становятся их сигналами. Природа образа прямо зависит от характера ведущей рецепции. При потере ведущей рецепции в корне меняется характер ориентировочно-исследовательской деятельности, продуктом которой является образ.

Короче говоря, слепоглухому и зрячеслышащему предметный мир представляется совершенно по-разному. Наши образы из разного материала сделаны. И взаимопонимание между нами возможно лишь потому, что, из какого бы рецептивного материала ни были сделаны наши образы, они адекватны отражаемому ими одному и тому же предметному миру. Иначе мы были бы дальше друг от друга, чем если бы из разных галактик… Не инопланетные, не иногалактические, а иновселенские существа…

Однажды в горном палаточном лагере зрячеслышащий подросток спросил у меня:

– Верите ли вы в пришельцев?

– А чего в них верить? – лениво потянулся я спросонья. – Я один из них.

– Чо? – обалдел подросток, на четвереньках пятясь от меня из палатки.

Так и не поверил, что я шутил… Но вот почитаешь Александра Ивановича и задумаешься: какая же на самом деле доля шутки была в той шутке?

Меня всегда удивлял, смешил и немного раздражал, например, дежурный вопрос, видят ли слепоглухие сны. В конце концов, дошло, что людей интересует, именно видим ли. Не осязательно, а зрительно. На одной из встреч мне пытались объяснить: вот если мы, зрячие, закроем глаза, появляется как бы черный экран, на котором все образы… А у вас, слепоглухих, вроде и так этот экран постоянно… Или как? А как насчет «цветных снов»?

Про «цветные сны» – это каверза, провокация, потому что есть предубеждение: если видишь «цветные сны» – значит, талантливый, а если нет – значит, простейшее, вроде амебы. Кто же себя с амебой уравняет? Впрочем, я бы уравнял, чтобы подразнить вопрошателей. Я могу себе это позволить, ибо моя талантливость вне всяких сомнений, независимо от пестрой расцветки или однотонности моих снов… Моя любимая поговорка: «От скромности не умру».

Вообще же понятно, конечно, о чем спрашивают… Наяву ничего не видишь, а во сне? Спишь – не шевелишься, чурбан чурбаном, ничего не ощупываешь, как же можешь видеть сон? А если тем не менее, то что видишь?

Пытаюсь ответить всерьез:

– Обычно своих снов не помню, проснувшись, но сюжетно они запутаны…

– А цвет?

Опять тест на амебообразность. Хитрю. Знаю, где собака зарыта. Только уж очень не хочется откапывать.

Нет у меня никакого экрана. А что есть? При хорошем самочувствии – прохлада в черепной коробке. Светлая прохлада – у меня остаточное светоощущение, отличаю, когда светло, когда темно. А если бы не отличал? Ну, просто прохлада, как вот сейчас в моей комнате, в которой включен на охлаждение кондиционер… И в этой прохладе – как бы объемные модели того, что я себе представляю… Под кумполом, ближе ко лбу… Сейчас – набираемый мной на органайзере брайлевский текст. Не на каком бы то ни было фоне, а в виде комбинаций точек, висящих между кумполом и лбом. Черепная коробка – вроде кабины космического корабля, когда там невесомость.

Точно – нет фона. А что есть? Наверное, индивидуально. У меня вот некое вместилище, внутри него при хорошем самочувствии режим такой прохладной невесомости, в которой подвешены объемные образы – модели, макеты… Невесомость не полная, модели не переворачиваются, может, и не висят, а скорее, плавают, в центре вместилища… Описываю приблизительно. Точнее не получается.

Меня спрашивают о том, что на философском и психологическом языке называется чувственной тканью сновидений. Или, в физиологических терминах А. И. Мещерякова, о той рецепции, что поставляет материал для образов во сне. Наяву – тактильно-двигательный анализатор, а во сне? Снюсь ли я себе зрячим и слышащим? Или все таким же слепоглухим, как и наяву?

С возрастом – все больше слепоглухим… Но все же не всегда… А каким – когда не слепоглухим? Каким-нибудь книжным… Ведь персонажи книг не слепоглухие… Начитаешься фантастики или еще чего – мало ли кем себе приснишься… И не дактильно же с Чапаевым или Марксом разговаривать…

Остаточный слух и светоощущение во сне присутствуют. А цвет – нет. Откуда? Цвета я никогда не различал. Этот вид рецепции мне неизвестен. Разве что из книг и общения со зрячеслышащими. Но никакого чувственного опыта за этим у меня не стоит. Только культурный опыт. Красный? Красная армия. Красное знамя. Красный – синоним красивого (красная девица, красное солнышко). Вот это – культурный опыт. А красный цвет – не знаю.

Рецепция, отсутствующая наяву, не может появиться и во сне. Чудес не бывает. Во всяком случае, таких.

– А как вы отличаете сон от яви? День от ночи?

Ох уж эти мне зрячеслышащие созерцатели. Видят – и воображают, будто отличают день от ночи по степени освещенности. День – когда светло, ночь – когда темно… А как быть с полярным днем и полярной ночью?

Между прочим, я не абсолютно слеп. Слабенькое, но светоощущение до сих пор, на седьмом десятке. Светло или темно – вижу. Горит свеча или нет – вижу в темноте. При ярком дневном или электрическом свете свечу не вижу.

И у меня есть часы. Механические наручные, с откидывающейся крышкой и точечным циферблатом. Цифр нет, есть точки. 12, 3, 6 и 9 – по две точки; 1, 2, 4, 5, 7, 8, 10 и 11 – по одной точке. Нажал кнопку, откинулась крышка; потрогал стрелки, на какие точки по краю циферблата они указывают, – и узнал время. Есть и системное время – в компьютере, в органайзере, в айфоне. Нажал кнопку в органайзере – на брайлевском дисплее время: сейчас – 06:38. Всю ночь работаю над книгой.

Сон от яви отличается вовсе не тем, светло или темно. Тонусом. Бодростью. Активностью. Днем я активен вынужденно, когда надо ехать на какие-то мероприятия. А так вялый, сонный. Ну и сплю. А чаще всего после двух часов ночи, иногда раньше или позже – самое бодрое время. Лучшее для литературной работы. Перед мероприятиями приходится принимать стимулирующие таблетки. Для умственной работоспособности. Дома без них обхожусь – и работаю в охотку ночью и рано утром. Не насилую себя, загоняя в искусственный режим. Для умственной работы важно выспаться. А ночью или днем – неважно, это все условности. Дома я могу себе позволить работать тогда, когда работается лучше всего. А если начну воевать с организмом – ничего не буду успевать. За пять-шесть часов ночью и рано утром сделаешь больше, чем за десять-двенадцать днем, преодолевая сонливость. При моем постоянном головокружении надо ловить часы наибольшей бодрости, а не бездарно пропускать их на том основании, что в это время «люди спят». Другие спят – им на работу; когда мне на мероприятие, тоже сплю. Но, вообще-то, я – надомник, и, к счастью, имею роскошную возможность работать, когда работается. Соответственно состоянию здоровья.