Еще спрашивают, как мы ощущаем движение, если не видим перемещения предметов вокруг себя.

Вибрация корпуса транспортного средства. Автомобиля, теплохода, вагона, самолета. Всем телом чувствую неровности дороги, когда меня везут в инвалидной коляске. Чувствую повороты коляски, автомашины. Правда, иногда меня в коляске везут так плавно, что я не замечаю поворотов. Но обычно в машине поворот – один из важнейших ориентиров. Вот такси повернуло направо и почти сразу налево (завалилось на левый бок, потом на правый); это оно заехало в «карман» перед переездом через Ярославское шоссе – значит, скоро мой дом. Вот машина затряслась на неровностях – почти приехали…

Большое удовольствие доставляет встречный ветер при быстрой езде. Сейчас вагоны дальних поездов скучные, герметичные. А в молодости любил верхнюю полку с подветренной стороны, при открытом окне, особенно ночью: лежишь на животе и пялишься в темноту, пытаясь увидеть проплывающие мимо огни. Всегда любил до предела опускать боковое стекло в легковом автомобиле. В молодости любимыми аттракционами были американские горы, петля Нестерова и автодром. Горы – все тридцать три удовольствия: грохочущая вибрация, стремительные спуски/подъемы/виражи, швыряет то вправо, то влево… Ну и встречный ветер, конечно… Ух! Петля Нестерова – несколько раз повисеть на ремнях безопасности, вцепившись в подлокотники, вверх тормашками. Автодром – использовал светоощущение, чтобы врезаться в скопления автомобильчиков. Толкотня со всех сторон, а, в конце концов, уткнешься в угол, в ограждение и пытаешься выбраться оттуда, чтобы опять разбойничать… Тар-р-ран!

Я всегда любил прогулки по воде, но если не было возможности почувствовать встречный ветер, испытывал глубочайшее, острое детское разочарование. В студенческие годы по Москва-реке иногда удавалось прокатиться на «Ракете» с открытой кормой. Я, правда, ради встречного ветра предпочитал стоять на верхней ступеньке трапа, держась за перила – к негодованию водников, безуспешно пытавшихся меня оттуда согнать вниз. Удирал кататься на речном трамвае один, сидел там на кормовой открытой палубе под навесом, чтобы не палило солнце, и читал прихваченную книжку, готовясь к экзаменам.

Любил кататься на лодке и сам греб или следил за журчащей вдоль бортов водой, опустив за борт в воду руку.

Огромным, но очень редким удовольствием всегда была моторная лодка. На всю жизнь запомнил поездку на моторной лодке по Ангаре в 1962 году. В 1981 году меня прокатили на спасательном катере по Иссык-Кулю. Шестиместный такой весьма комфортабельный открытый водяной автомобильчик. Мне сказали, что он красный. Я был в таком восторге от той поездки, оказавшейся единственной в моей жизни, что в тот же вечер разродился стихотворением «Мечта» – подтекстовкой под невесть где и как подхваченную мною вальсовую мелодию:

Общение – это ориентировка в себе по отношению к другим, в других по отношению к себе. Например, «я тебя люблю». В этом можно сориентировать вербально – сообщить о своих чувствах словами. Или – что, по сути, то же самое, – жестами. А можно нежно погладить по головке, по щечке, по руке… То есть дать понять о своем чувстве невербально, бессловесно.

Зрячеслышащих особенно интригует, как происходит невербальное общение при слепоглухоте. Узнавание, ориентировка в эмоциях, в самочувствии. В том, есть ли кто рядом… Почувствовать вибрацию пола от чьих-то шагов – и определить, кто именно подходит. Узнать кого-то по определенным духам.

Об узнавании по духам пишет О. И. Скороходова в своей книге «Как я воспринимаю, представляю и понимаю окружающий мир». А в монографии «История обучения слепоглухих детей в России» Т. А. Басилова выдает тайну этого узнавания, о которой, возможно, Ольга Ивановна и не подозревала. Дело в том, что учитель Скороходовой, профессор И. А. Соколянский, чтобы не пугать слепоглухонемых воспитанников неожиданным для них возникновением, рекомендовал всем сотрудникам своей школы-клиники выбрать определенный сорт духов и душиться только этим сортом. Ученики, чуя знакомый запах, всегда исходящий только от одного человека, разумеется, «узнавали» этого человека по аромату специально для «узнавания» выбранных духов. У самого Ивана Афанасьевича тоже был такой специфический опознавательный аромат.

Еще Иван Афанасьевич, приближаясь к воспитаннику, нарочно сильно топал по хорошо передающему вибрацию деревянному полу. Это тоже был сигнал-предупреждение. Очевидно, не случайно в Загорском детдоме полы тоже были паркетными – вибрации ради. В спортивном зале по утрам, проводя зарядку с воспитанниками детдома, учительница физкультуры оглушительно (даже для меня, например) стучала деревянной палкой по паркетному полу, и мы, делая упражнения, благодаря этому стуку, не сбивались с ритма.

Для меня никто не озаботился, чтобы я отличал, с запахом чьих именно духов смешивается, извините, запах пота, подчас куда более ощутимый. Не силен я в парфюмерии, что поделаешь… Оказывается, потому не силен, что не были созданы специальные условия, в которых важно было бы в парфюмерии разбираться. Зато стихийно возникло другое условие, исключающее пользование какой бы то ни было парфюмерией, – бронхиальная астма покойной сестры. Меня приучили к тому, что лучше, по возможности, вообще ничем не пахнуть – быть просто чистым.